Войти
| Александр Зиновьев | |
|---|---|
| Александр Зиновьев | |
 | |
| Родился | 29 октября 1922 года. Село Пахтино, Костромская губерния, Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика, Советский Союз |
| Умер | 10 мая 2006 г. (83 года). Москва, Российская Федерация |
| Национальность | Советский Союз,. Российская Федерация |
| Образование | Доктор философских наук (1962). Профессор |
| Alma mater | МГУ (1951) |
| Награды | |
| Школа | Европейская философия. Философия ХХ века |
| Основные интересы | Социология, Социальная философия, Политическая философия, Этика, Логика |
| Известные идеи | Законы социальности, Сообщества, Chelo Вейник, Сверхобщество, Сложная логика |
| Влияния | |
Влияли
| |
| Подпись | |
 | |
Александр Александрович Зиновьев (Русский : Алекса́ндр Алекса́ндрович Зино́вьев, 29 октября 1922 г., Пахтино Село, Чухломский уезд, Костромская губерния - 10 мая 2006 г., Москва ) был российским философом, писателем, социологом и журналистом.
Выходец из бедной крестьянской семьи, участник Второй мировой войны, Александр Зиновьев в 1950-1960-х годах был одним из символов возрождения философской мысли в Советском Союзе. После публикации на Западе экранизации книги «Зияющие высоты », принесшей Зиновьеву мировую известность, в 1978 году он был выслан из страны и лишен советского гражданства. Вернулся в Россию в 1999 году.
Творческое наследие Зиновьева насчитывает около 40 книг, охватывает ряд областей знания: социология, социальная философия, математическая логика, этика, политическая мысль. Большинство его работ сложно отнести к какому-либо направлению, поставить в какие-либо рамки, в том числе академические. Получив известность в 1960-х годах как исследователь неклассической логики, в изгнании Зиновьев был вынужден стать профессиональным писателем, считая себя прежде всего социологом. Работы в оригинальном жанре «социологического романа» принесли Зиновьеву международное признание. Часто его характеризуют как независимого русского мыслителя, одного из крупнейших, самых оригинальных и неоднозначных деятелей русской общественной мысли второй половины ХХ века.
Антисталинский в молодости, Зиновьев на протяжении всей жизни занимал активную гражданскую позицию, подвергая свои произведения резкой критике сначала советской системы, затем российской и западной, а затем конец жизни процессы глобализации. Мировоззрение Зиновьева отличалось трагедией и пессимизмом. На Западе, как и в России, его нонконформистские взгляды подверглись резкой критике.
Александр Александрович Зиновьев родился в селе Пахтино Чухломского района Костромской области в Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика (ныне Чухломский район Костромской области ). Он был шестым ребенком Александра Яковлевича Зиновьева, рабочего, и Аполлинарии Васильевны (урожденной Смирновой). Предки Зиновьева, впервые упомянутые в документах середины XVIII века, были государственными крестьянами. Отец Зиновьева большую часть времени работал в Москве, но жил в деревне. Это дало ему вид на жительство в Москве, что, вероятно, спасло его семью от расправ во время раскулачивания. До революции Александр Яковлевич был художником, украшал церкви и писал иконы, а затем перешел на отделочные работы и трафарет. Зиновьев несколько пренебрежительно назвал профессию отца «художником». Александр Яковлевич очень интересовался искусством. Он снабжал своих детей принадлежностями для рисования, иллюстрированными журналами и книгами. Мать Зиновьева происходила из обеспеченной семьи, владевшей недвижимостью в Санкт-Петербурге. Зиновьевы, дом которых стоял в центре села, пользовались уважением в районе и часто принимали гостей. Биографы подчеркивают роль матери в формировании личности Александра: Зиновьев с любовью и уважением вспоминал ее житейскую мудрость и религиозные убеждения, определявшие правила поведения в доме. Однако семья не была религиозной. Его отец был неверующим; его мать, хотя и была верующей, к церковным обрядам была равнодушна. С детства Александр стал стойким атеистом, всю жизнь взирая на Православие, церковь и ее духовенство с отвращением. Он считал атеизм единственной научной составляющей советского марксизма.
Александр с раннего детства отличался способностями, его сразу перевели во второй класс. Когда дети подросли, отец отвез их в столицу. В 1933 году после окончания начальной школы Александр по совету учителя математики был отправлен в Москву. Он жил с родственниками в 10-метровом подвальном помещении на Большой Спасской улице. Из-за непрактичности отца ему приходилось заниматься хозяйственными вопросами. Нищенские условия проживания в сочетании с интересными занятиями; В те годы советское государство активно модернизировало школьное образование, реформы сопровождались пропагандой его социальной значимости. Александр учился успешно; ему больше всего нравились математика и литература. Участие в кружке рисования не получилось - его рисунки выявили черты карикатур, путаница произошла с перерисовкой портрета Сталина для комнаты Сталина; Опыт в драматическом кружке тоже оказался неудачным (у Александра не было ни слуха, ни голоса). Кроме того, он много читал, был завсегдатаем библиотек; он читал классику, как отечественную, так и зарубежную. Уже в старшей школе он был знаком с большим количеством философских работ - от Вольтера, Дидро и Руссо до Маркса, <205.>Энгельс и Герцен. Из русских классиков Зиновьев особо выделил Лермонтова, многие его стихи знал наизусть; от современных авторов - Маяковский. Самым понятным и близким зарубежным писателем был Гамсун («Голод»). Как отмечает биограф Павел Фокин, Зиновьева привлекали одиночество и гордость индивидуалистических персонажей, что способствовало формированию чувства собственной исключительности. Он начал сознательно культивировать эту позицию крайнего индивидуализма, хотя позже он всегда отрицал это, называя себя «идеальным коллективистом».
Как отмечают биографы, в юности Зиновьева охватило желание «построить новый мир »и вера в« светлое будущее », его увлекали мечты о социальной справедливости, идеи равенства и коллективизма, материального аскетизма; его кумирами были Спартак, Робеспьер, декабристы и народники. Как писал Константин Крылов, идеи соответствовали его личному опыту: Зиновьев вспоминал, что «он был нищим среди нищих», подчеркивая, что коммунистическая утопия была идеей нищих. С одной стороны, социальные, культурные и экономические изменения, произошедшие в 1930-е годы, внесли вклад в оптимизм; с другой стороны, Александр заметил и увеличивающееся неравенство, увидел, как живут семьи партийных и государственных чиновников; обратил внимание на то, что в продвижении по социальной шкале наиболее успешными оказались активисты, демагоги, болтуны и мошенники; наблюдал дискриминацию крестьян по сравнению с рабочим классом, деградацию села и формирование нового «крепостного права» колхозов, свидетелем чего он стал, приезжая на каникулы в Пахтино. Впечатленный знаменитой книгой Радищева, он захотел написать обличительное «Путешествие из Чухломы в Москву»; в 1935 году, после обнародования проекта сталинской конституции, он в шутку составил вымышленную конституцию, в которой «бездельники и тупицы» имели «право на такие же оценки, что и отличники» (рассказ вызвал школьный скандал, но дело замяли). Как пишет Павел Фокин, «подвиги и подлость» советского общества, противоречия и проблемы повседневной жизни вызвали «духовный бунт». По мнению Константина Крылова, разочарование в практической реализации идеалов коммунизма не побудило молодого Зиновьева отрицать саму идею коммунизма или искать другие идеалы. Он выбрал третий путь, заключив, что зло неизбежно присуще социальному миру и что этот мир по своей сути является злом. Эта позиция впоследствии повлияла на его социологию.
В комсомоле Зиновьев был членом школьного комитета, отвечал за издание сатирической газеты. На выбор философии в качестве будущей специальности повлиял преподаватель социальных наук, аспирант Московского института философии, литературы и истории - главного гуманитарного вуза тех лет в Советском Союзе. Вместе со своим учителем Александр начал изучать труды Маркса и Энгельса, увлекся диалектикой. После окончания школы в 1939 году с отличием поступил в Московский институт философии, литературы и истории (другие варианты - математика и архитектура). Среди его однокурсников были впоследствии известные философы Арсений Гулыга, Игорь Нарский, Дмитрий Горский, Павел Копнин. Атмосфера в институте, кузнице «борцов идеологического фронта», была тяжелой. Зиновьев был почти без средств, скудной стипендии не хватало, отец перестал ему помогать. Как пишет Павел Фокин, Зиновьев находился в состоянии физического и нервного истощения. В поисках ответа на вопрос, почему провозглашенные светлые идеалы коммунизма расходятся с действительностью, Зиновьев задумался о фигуре Сталина: «Отец народов» стал причиной извращения коммунистических идеалов.
По воспоминаниям Зиновьева, еще в школе у него возникла идея убить Сталина, которую он неоднократно обсуждал с близкими друзьями; «План» провалился, потому что не нашли оружия. В Московском институте философии, литературы и истории на очередном комсомольском собрании в конце 1939 года Зиновьев эмоционально говорил о бедах и несправедливостях, имевших место в деревне, открыто критиковал культ личности Сталина. Зиновьева отправили на психиатрическую экспертизу, а затем исключили из комсомола и Московского института философии, литературы и истории. По его воспоминаниям, он был задержан и допрошен на Лубянке. Зиновьев напомнил, что следователи были уверены, что кто-то внушил ему его взгляды, поэтому они планировали отпустить его, чтобы раскрыть всю антисоветскую группировку. При переводе в одну из квартир НКВД Зиновьеву удалось бежать. Он прятался в разных местах: на время уехал в Пахтино, потом скитался, а потом вернулся в Москву. В конце 1940 г. он вступил в Красную Армию, чтобы избежать преследований. В военкомате он назвал себя «Зеновьев», заявив, что потерял паспорт.
Впоследствии Зиновьев часто возвращался к этой истории, в том числе и в своих воспоминаниях «Исповедь изгоя», называя тот год «год ужаса». Этот эпизод биографии в общих чертах упоминается в энциклопедических публикациях, его достоверность, как правило, не подвергается сомнению биографами и комментаторами. Павел Фокин отметил, что документы задержания и обыска не сохранились, поэтому установить точную хронологию событий сложно. Константин Крылов отметил, что искренность и отсутствие героизма в описании событий свидетельствует в пользу их достоверности. Швейцарский литературный критик Жорж Нива считал, что Зиновьев позже построил свою биографию вокруг комплекса террориста, бунт которого оставался воображаемым. В результате вся его жизнь превратилась в ожесточенное сопротивление ходу истории, в данном контексте неважно, планировалось ли убийство Сталина на самом деле.
Зиновьев большую часть войны провел в Ульяновской авиации. Школа. Первоначально служил в Приморском крае в составе кавалерийской дивизии. Весной 1941 года войска перебросили на запад, ему засчитали танкистом в танковый полк. Накануне 22 июня передовой отряд отправили в летное училище в Орше, которое вскоре было эвакуировано в Горький, а в начале 1942 года - в Ульяновское военное авиационное училище летчиков. В авиационной школе Зиновьев проучился почти три года, в основном в запасе. Он научился управлять бипланом, позже - на Ил-2. В Ульяновске у него родился сын Валерий (1944). В конце 1944 года окончил авиационное училище и получил звание «младший лейтенант». Воевал в составе 2-го гвардейского штурмового авиационного корпуса, первый боевой вылет на Ил-2 состоялся в марте 1945 года при захвате Глогау. Участвовал в боях в Польше и Германии, награжден орденом Красной Звезды. Война закончилась в Грассау 8 мая. Зиновьев вспоминал, что полеты были приятными: мне нравилось чувствовать себя владельцем боевой машины, сбрасывать бомбы, стрелять из пушек и пулеметов; страх погибнуть облегчался осознанием того, что «это только один раз». После войны служил год на территории Чехословакии, Венгрии, Австрии. Зиновьев разочаровался в бессмысленности службы в армии, неоднократно пытался уволиться, но безуспешно. Шесть лет в армии дали Зиновьеву богатый материал для понимания советского общества, наблюдения за социальными отношениями и динамикой, армия представляла собой масштабную социальную лабораторию, в которой черты социальных процессов проявлялись или даже карикатурировались.
После увольнения из армии в 1946 году Зиновьев увез свою мать и младших братьев из деревни в Москву. Ему удалось восстановиться на философском факультете МГУ, с которым был объединен Московский институт философии, литературы и истории. Приходилось искать случайные заработки - стипендии не хватало. Во время учебы Зиновьев успел поработать грузчиком, экскаватором, сторожем, занимался изготовлением фальшивых хлебных карточек и сдавал кровь. В 1950–1952 преподавал в школе логику и психологию. Он изначально не планировал философскую карьеру, он думал стать писателем. Он написал «Повесть о долге» (или «Повесть о предательстве»), главным героем которой был информатор - «разоблачитель врагов». Зиновьев отнес рукопись в журнал «Октябрь», где работал Василий Ильенков, отец Эвальда Ильенкова, и в «Новый Свет » во главе Автор Константин Симонов. Отзывы рецензентов были отрицательными, и Зиновьев уничтожил рукопись по совету Симонова. Как пишет Павел Фокин, неудача сильно подействовала на Зиновьева, он вел безудержный образ жизни: пил, не следил за своим здоровьем. Работа в стенгазете помогла ему преодолеть ситуацию и сосредоточиться на философии, где он начал писать эпиграммы, пародии, юмористические стихи, а также писал красочные «жизненные истории», которые, Павел Фокина, казались настолько правдоподобными, что даже автор иногда верил в них.
В послевоенные годы философский факультет был «на переднем крае» идеологического фронта - «самым большим событием» стал выступление секретаря ЦК Андрея Жданова (1947) с последующим усилением роли партии в философском просвещении. Были проведены конференции по изучению творчества Сталина, в 1948 году широко отмечалось десятилетие «блестящей сталинской работы» - «Краткий курс истории ВКП (б) ».. Зиновьев учился в основном на «отлично», усвоить марксистские тексты не составляло большого труда; он изучал Канта, Маркса и Гегеля до войны. Учителя были предметом его насмешек и популярных среди студентов сатирических карикатур, его афоризмы были частью философского фольклора; он был склонен к самоиронии. По воспоминаниям Вадима Межуева, Зиновьев выиграл конкурс на лучшее определение материи: «материя - это объективная реальность, данная нам в ощущениях Богом». Зиновьев с иронией вспоминал, как «косноязычный маразматик Бугаев» с первых классов внушал ученикам превосходство над всей предыдущей философией; Другой объект насмешек, Белецкий, указал через окно в «объективную правду» - Кремль. Исключение составил историк философии Валентин Асмус, с ним Зиновьев всю жизнь имел теплые отношения.
Самым близким другом не слишком сентиментального Зиновьева был Карл Кантор. Дружба с Эвальдом Ильенковым, который учился на старшем курсе, скорее представляла собой соперничество: оба были интеллектуальными лидерами студенческих компаний (теоретические беседы часто велись в закусочных), которых позже добавил Борис Грушин, Мераб Мамардашвили, Георгий Щедровицкий, Александр Пятигорский, Лен Карпинский, Юрий Карякин, Юрий Левада. По воспоминаниям Пятигорского, Зиновьев «стал для меня всем на факультете». Как писал Карл Кантор, у Зиновьева не было конкретного предмета, он преподавал критический взгляд на догматизм марксистско-ленинской учебной программы, рассматривал привычные темы с новой, часто неожиданной точки зрения. Его склонность к независимому мышлению привлекала как студентов, так и аспирантов, иногда даже учителей, включая Асмуса. Карл Кантор вспоминал:
... он сказал мне в 1948 году, что Энгельс был первым вульгаризатором марксизма. Я ответил: «Саша, бойся Бога, как так? Энгельс сделал то, то...». «Все это правильно, - продолжал он, но вы читаете« Диалектику природы », - это полная чушь, вся диалектика природы надумана, вы найдете что-то подобное у Маркса?». Это воспоминание об одном моменте такого критического удара по сознанию, в отличие от того, что было сказано. Он презирал труд Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», называл его «Мцизм-мцизм». «Вы пробовали, - спрашивает он меня, - читали когда-нибудь Мах и Авенариус ?» Я говорю - «Я не пробовал». Он говорит: «Попробуйте. Они на десять голов выше Ленина, который их критикует. Он критикует Богданова. Вы читали Богданова?» И т. Д.
В повседневной жизни Зиновьев не скрывал антипатии. - Сталинские взгляды, открыто и последовательно осуждающие, например, антисемитскую кампанию. Как вспоминал Александр Пятигорский, Зиновьев «ничего не боялся»; он был одним из немногих, кто продолжал общаться с Карлом Кантором в разгар борьбы с космополитизмом, демонстративно выпуская «антисемитские» анекдоты в адрес своего друга. Георгий Щедровицкий напомнил, что Зиновьев ненавидел советский социализм, в котором социалистические принципы накладывались на архаичные социальные структуры (массовый кабальный труд и лагеря ), но который соответствовал национальному характеру и культурным традициям. Пессимизм усиливался тем, что социализм рассматривался как неизбежное и безальтернативное будущее человечества. В будущем обществе Зиновьев не видел себе места, потому что не относил себя ни к какому классу и считал, что выжил чудом. Константин Крылов, комментируя воспоминания Щедровицкого, относил Зиновьева к жертвам русской революции и противопоставлял его в этом смысле Щедровицкому, который признавал, что его личные перспективы были более оптимистичными из-за социального статуса.
На третьем курсе Зиновьев заинтересовался логикой Капитала, Маркс посвятил себя его диплому. Окончив в 1951 году с отличием университет, поступил в аспирантуру. В «Капитале» Зиновьева интересовала скорее логическая структура, чем экономическое или политическое описание капитализма, в диссертации рассматривались логические приемы, используемые Марксом. В советской догме предмет исследования Зиновьева, как и аналогичного исследования Ильенкова, назывался «диалектической логикой ». Владислав Лекторский связывает поворот Зиновьева и Ильенкова с изучением теоретического мышления и методологии с убеждением, что строгое знание может повлиять на бюрократический «реальный социализм» и реформировать советскую систему. По мнению Павла Фокина, обращение к логике было актом самосохранения в условиях советской действительности, нежеланием заниматься идеологической пропагандой в рамках исторического материализма - логика была вне партийных или классовых интересов.
В 1952 году Зиновьев и его ученики Грушин, Мамардашвили и Щедровицкий создали Московский логический кружок. Участники попытались разработать так называемую «генетически значимую» логику - альтернативу полуофициальной диалектической логике и формальной логике. Деятельность кружка проходила на фоне возрождения атмосферы на философском факультете после смерти Сталина. В начале 1954 года состоялась дискуссия на тему «Разногласия по вопросам логики», которая выделила из круга «диалектиков», формальных логиков и «еретиков» - так называемых «станковых художников». В другой дискуссии Зиновьев произнес известную фразу о том, что «раньше буржуазные философы объясняли мир, а теперь советские философы этого не делают», что вызвало аплодисменты аудитории. После обсуждения члены группы были вызваны в Комитет госбезопасности, но репрессий не было. Зиновьева. Дипломная работа «Метод восхождения от абстрактного к конкретному» (на материале «Капитала» Карла Маркса) дважды «заваливалась» на Ученом совете факультета, с третьего раза можно было защититься, уже в Высшей аттестации. Комиссия, сентябрь 1954 г. Противостояние «стариков» уравновешивалось поддержкой министра культуры академика Георгия Александрова, которую ему удалось добиться через Карла Кантора. Противниками были Теодор Ойзерман и Павел Копнин, аспиранты Мамардашвили и Грушин и Щедровицкий поддержали защиту Зиновьева. Текст диссертации впоследствии был многократно переиздан в самиздате и опубликован только в 2002 году. Перипетии тех событий гротескно описывает Зиновьев в романе " Накануне рая ».
В 1951 году Зиновьев женился, в 1954 году у него родилась дочь Тамара, через год пара получила небольшую комнату в коммуналке. Частично брак был заключен. (Тамара Филатиева была дочерью наркомата внутренних дел), отчасти по любви, но семейная жизнь не складывалась - у каждого были свои профессиональные интересы, и непонимание нарастало. Ситуация усугублялась продолжающимся пьянством Зиновьева.
Зиновьев постепенно терял интерес к логическому кругу, где Щедровицкий перешел на роль лидер. У Зиновьева были свои амбиции, его не устраивал «колхозный» и «партийный» модельный кружок (по Павлу Фокину). В 1955 году он получил должность младшего научного сотрудника Института философии АН СССР (сектор диалектического материализма ), где чувствовал себя комфортно. Институт был в первую очередь идеологическим учреждением с жесткими порядками, но определенное возрождение (по словам Владислава Лекторского) философской мысли в 1950-х годах позволило заниматься наукой, в том числе в области логики, что признавал Зиновьев. Во второй половине 1950-х годов происходило становление логической науки, издавались учебники, сборники, коллективные монографии, проводились методические семинары. Зиновьев активно занимался научной работой, но первые статьи отклонялись на отраслевых собраниях, что, по словам Павла Фокина, было отголоском истории преследовавшегося тогда Ильенкова. Одногруппники (Мамардашвили и другие) рассматривали выбор математической логики в качестве академической карьеры как отход от борьбы в направлении безопасности и благополучия; Ученик Зиновьева Юрий Солодухин обратил внимание на его разочарование в умозрительной природе марксизма.
Первые публикации произошли в 1957 году, через год одна из статей вышла на чешском языке. За пятнадцать лет (1960–1975) Зиновьев опубликовал ряд монографий и множество статей по неклассической логике. Академическая карьера развивалась стремительно: в 1960 году Зиновьев стал старшим научным сотрудником, в ноябре 1962 года единогласным решением Ученого совета Института философии АН СССР получил докторскую степень за исследование «Логика философии». высказывания и теория вывода ». Противниками защиты были Валентин Асмус, Софья Яновская и Игорь Нарский. В 1958–1960 читал спецкурс «Философские проблемы естествознания» в Московском физико-техническом институте, с 1961 года - спецкурс в МГУ (философский факультет). В 1966 году получил звание профессора, в 1967–1968 по совместительству заведовал кафедрой логики философского факультета МГУ. В 1968 году он вошел в состав редколлегии журнала Проблемы философии, годом позже - в Ученый совет по проблемам диалектического материализма Института философии АН СССР. К середине 1970-х его работы были опубликованы на английском, немецком, итальянском и польском языках. Зиновьев занялся логикой не просто как научной дисциплиной, но пересмотрел ее основы в рамках создания нового поля интеллектуальной деятельности. По словам Константина Крылова, он пережил временный этап создания «общей теории всего», который, однако, быстро прошел. Отмечается, что в логических исследованиях Зиновьев явно проявил тщеславие, что привело к неосмотрительным шагам и затруднениям: например, он настойчиво публиковал доказательства недоказуемости Ферма в рамках построенной им логической системы <32.>
В МГУ Зиновьев сформировал группу последователей из отечественных и иностранных студентов и аспирантов. Слушатели вспоминали, что Зиновьев впечатлял своей эрудицией, его занятия были не «лекциями на бумаге», а импровизациями на заданную тему, предлагающими системное видение проблемы, динамичный творческий поиск. По воспоминаниям физика Петра Барашева, учившегося в МФТИ, Зиновьев заставлял читать подлинники первоисточников, оценивать каждый использованный текст, искать не только сильные, но и слабые стороны научного работает. Он довольно резко и эмоционально критиковал своих предшественников и противников, но к студентам относился тепло, считая их единомышленниками, общался неформально, водил их на выставки, в кино, в кафе. Слушатель Зиновьева Валерий Роудс вспоминал:
Он не договорил, так что фраз практически не было. Его мысль неслась с такой скоростью, что слова не успевали... Для лектора это неприемлемо... Я написал лекцию слово в слово, пришел домой - сам никогда не поймешь. Никаких предикатов. То, что говорит о том, что влияет.
Успешная карьера была омрачена тем фактом, что Зиновьеву фактически «запретили выезд», хотя ученого неоднократно приглашали на зарубежные мероприятия. Его кандидатура для международных поездок обычно рассматривалась на разных этапах, начиная с 1961 года, когда ему не давали визу в Польшу. Научная работа не мешала наблюдать и анализировать социальную реальность, в первую очередь на примере Института философии, а также заниматься этическими поисками, самоанализом и саморефлексией. В первой половине 1960-х он сформулировал этическую позицию о полной независимости своей личности от общества. Примерно в 1963 году удалось побороть алкогольную зависимость, которая длилась все послевоенные годы; в том же году он развелся. В 1965 году он познакомился со стенографисткой Ольгой Сорокиной, которая была младше на 23 года, через четыре года они поженились. Ольга Мироновна стала его верной союзницей на всю жизнь; Зиновьев часто говорил о ее неоценимой помощи и поддержке. В браке родились дочери Полина (1971 г.) и Ксения (1990 г.). В 1967 году Зиновьева не выпустили на международный логический конгресс в Амстердам, хотя его включили в официальный состав советской делегации. Многолетнее участие в философских «сборищах..., на которых он высказывался с негативным мнением по некоторым вопросам теории марксизма-ленинизма» (аналитическая записка Комитета государственной безопасности) и контакты с американскими логиками в 1960 году, по данным Комитета. Службы государственной безопасности, работавшие на американскую разведку, возымели действие. Органы ограничились беседой (Зиновьев настаивал, что общение с американцами преследовало исключительно профессиональные цели), закончившейся курьезом: узнав, что он снимает комнату, ему предоставили однокомнатную квартиру на улице Вавилова. В начале 1970-х годов, совершив обмен, Зиновьевы переехали в четырехкомнатную квартиру, у него был свой кабинет. Позже Зиновьев отмечал: «Улучшение жилищных условий сыграло огромную роль в росте оппозиции и бунтарских настроений в стране».
В научно-педагогической деятельности Зиновьев открыто игнорировал официальную идеологию, в конце 1960-х его положение в научном сообществе ухудшилось. Как пишет Павел Фокин, он отклонил предложение вице-президента Академии наук Советского Союза Петра Федосеева написать «марксистско-ленинскую» статью для журнала «Коммунист», хотя ему обещали собственный отдел и избрание. в качестве члена-корреспондента . Ученый находился в конфликте с представителями «либерального» крыла советской интеллигенции, и, как считают биографы, их отношение к Зиновьеву было хуже, чем у ортодоксальных коммунистов. В «либеральном» составе редколлегии журнала «Проблемы философии» (Мераб Мамардашвили, Бонифатий Кедров, Теодор Ойзерман, Юрий Замошкин, Владислав Келле) заняли крайне резкую позицию по качеству рецензируемых работ., возмущенный налетом авторов на Леонида Брежнева ; Зиновьев отметил "(русский : б. С. К., тр. bsk)" - "(русский : бред сивой кобылы, tr. Бред серой кобылы - Фигня) »- на тексты, которые не подлежали критике. После приостановки публикаций Зиновьев покинул редакцию. Осенью 1968 года его уволили с должности заведующего кафедрой логики МГУ. Он открыто подружился с известным диссидентом Александром Есениным-Вольпином, приглашая его на семинары по логике, и с Эрнстом Неизвестным, к которому часто навещал. Он продолжал научную деятельность, готовя аспирантов. В 1973 году его не переизбрали в Ученый совет института, через год ему не разрешили выступить на Всесоюзном симпозиуме по теории логического вывода; им не разрешали выезжать за границу, в частности, в Финляндию и Канаду; Проблемы возникли с его аспирантами. В то же время Зиновьев был избран иностранным членом Финской академии наук (1974) после визита в Советский Союз известного финского логика Георга фон Райта. Зиновьев гордился этим фактом, финская логика имела высокий научный авторитет.
После пражских событий Зиновьев придумал сатирическую книгу о советской действительности. Книга под названием «Зияющие высоты» выросла из серии статей, написанных в начале 1970-х годов; Среди них - очерк об Эрнсте Неизвестном, посвященный судьбе таланта в обществе. Потом начал рисовать. Пересылали статьи на Запад, публиковали в Польше и Чехословакии, статьи без подписи распространяли в самиздате. Основная часть книги была написана конспиративно на съемном коттедже в Переделкино летом 1974 года и была завершена к началу 1975 года. Зиновьев писал чисто, жена играла роль корректора и редактора. Рукопись (почти тысяча машинописных страниц) с помощью знакомых была отправлена во Францию. Зиновьев не рассчитывал на быструю публикацию, по разным причинам все русскоязычные издательства отклонили рукопись. Издателем был Владимир Дмитриевич, серб, популяризировавший русскую литературу для франкоговорящего читателя; он случайно увидел рукопись, и она ему очень понравилась. Незадолго до публикации после очередного отказа от заграничной поездки (логический коллоквиум в Финляндии) в июне 1976 г. Зиновьев вступил в открытый конфликт с властями. Он пригласил западных журналистов к себе домой и выступил с заявлением протеста, а затем сдал партийный билет в Институте философии. Перемена сопровождалась комичными обстоятельствами: партийный секретарь, будучи идейным коммунистом, пытался отговорить Зиновьева от своего шага, отказавшись принять партийный билет. Выведя Зиновьева из кабинета, он заперся и несколько раз сунул документ под дверь.
«Зияющие высоты» представляли собой острую сатиру на советский образ жизни. В августе 1976 года книга была издана на русском языке в лозаннском издательстве Дмитриевича "L'Âge d’homme". Публикация сопровождалась освещением по радио, книгу рекламировал писатель-эмигрант Владимир Максимов. «Зияющие высоты» имели успех у западного читателя, роман был переведен на два десятка языков. Отзывы рецензентов в разных странах в целом были положительными, иногда даже восторженными, роман получил несколько наград, в частности европейскую премию Чарльза Вейона за эссе. Книгу считали литературным событием, оторванным от советского контекста. Зиновьева называли наследником сатирической традиции - от Аристофана и Апулея до Франсуа Рабле и Джонатана Свифта до Салтыкова-Щедрина Анатоль Франс, Франц Кафка и Джордж Оруэлл. Среди диссидентов реакция была более разнородной, были и отрицательные мнения, например, у Андрея Сахарова, назвавшего книгу декадентской, или Александра Солженицына. В Советском Союзе книгу сразу объявили антисоветской, ее чтение приравнивали к антисоветской деятельности; «Зияющие высоты» активно распространялись в самиздате. Как вспоминал Лев Митрохин, несмотря на недостатки, книга произвела сильное впечатление «авторской изобретательностью, образностью, точностью социальной диагностики и жестоким черным юмором». Многие интеллектуалы, например, высмеивали в романе Мамардашвили, считали книгу клеветой или даже доносом.
Последняя клевета [роман «Светлое будущее») содержит крайне циничные клеветнические измышления о советской действительности, теории и практике коммунистическое строительство и наступательные нападения на Владимира Ленина, нашу партию и ее руководство. Советское зиновьевское общество клеветнически изображает его как «образец коммунизма с колючей проволокой... в четыре ряда». Автор подвергает советских людей особо грубым оскорблениям: «Наша норма - это самые отвратительные качества человеческой натуры... и вся эта грязь покрыта самой грандиозной и самой лживой идеологией».
— Из записки Комитета. госбезопасности Советского Союза № 1311-А «О мерах по пресечению антисоветской деятельности Александра Зиновьева»2 декабря 1976 г. исключен из КПСС по общеобразовательному институту. партийное собрание (Зиновьев на него не явился), а затем лишен научных званий за «антипатриотические действия, несовместимые с званием советского ученого» и уволен из Института философии. В начале 1977 года решением Президиума Верховного Совета Советского Союза Зиновьев был лишен всех государственных наград, включая военные и ученые степени. Его даже исключили из Философского общества, членом которого он не состоял. Пострадали и родственники: сын Валерий и дочь Тамара потеряли работу; Брат Василий, военный юрист в звании подполковника, отказался публично осудить своего брата, за что был уволен из армии и выслан из Москвы. Зиновьев остался без средств к существованию, он продавал книги и альбомы из домашней коллекции, нелегально редактировал научные тексты, а иногда и доброжелатели помогали материально, например, Петр Капица. С Зиновьевым активно общались многочисленные диссиденты и иностранные журналисты (Раиса Лерт, София Калистратова, Рой Медведев, Петр Абовин-Эгидес, Владимир Войнович и другие). Как говорится в записке Комитета государственной безопасности ЦК КПСС, подписанной Юрием Андроповым, Зиновьев принимал дома «антисоветски настроенных лиц» и «ренегатов». », обсуждал« антисоветские действия », давал« клеветническую информацию »корреспондентам капиталистических стран, чтобы« привлечь внимание к своей персоне ». Зиновьев продолжал писать, вскоре закончив повесть «Записки ночного сторожа», роман «Накануне рая» и роман «Светлое будущее», изданные в Швейцарии в начале 1978 года.
Роман «Светлое будущее» содержал личные оскорбления в адрес Генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Советского Союза Леонида Брежнева. В июне 1978 г. по предложению Комитета госбезопасности Политбюро ЦК КПСС приняло довольно мягкое решение о высылке Зиновьева за границу. Согласно записке Комитета государственной безопасности, уголовное преследование приведет к помещению в психиатрическое учреждение (Зиновьев охарактеризован как «психически неуравновешенный» бывший алкоголик, страдающий «манией величия»), что было признано нецелесообразным из-за кампании против Советская психиатрия на Западе. Зиновьев получал приглашения из университетов Европы и США, в частности, от президента Мюнхенского университета философа Николауса Лобковица, который знал его логические труды. Зиновьева поддержали федеральный канцлер Бруно Крайский и министр иностранных дел Германии Ганс-Дитрих Геншер, затронувшие его судьбу на встрече с Леонидом Брежневым. 6 августа 1978 года Зиновьев с женой и семилетней дочерью уехал в Германию. На первой пресс-конференции в Мюнхене, которая привлекла большое внимание прессы, Зиновьев сказал, что не чувствует себя «жертвой режима», но считает режим своей жертвой. Он дистанцировался от правозащитного и диссидентского движения и критически оценил возможности демократизации в Советском Союзе. Вскоре после этих заявлений Президиум Верховного Совета Советского Союза издал указ о лишении Зиновьева советского гражданства.
С августа 1978 г. по июль 1999 г. он проживал с семьей в Мюнхене, занимался литературной деятельностью. публичные лекции, не имеющие стабильного места работы. Он кратко преподавал логику в Мюнхенском университете; его присутствие в качестве лектора носит скорее политический характер. После «Светлого будущего» (Премия Медичи за лучшую иностранную книгу года во Франции) в течение нескольких лет выходят «научные и литературные» романы и романы «Записки ночного сторожа», «Накануне рая» »,« Желтый дом »и« Homo Sovieticus »,« Иди на Голгату »,« Крылья нашей молодежи »и другие. Теоретические размышления о советском обществе составили книгу «Коммунизм как реальность» (Премия Алексиса де Токвиля за гуманизм ). Зиновьев работал ежедневно, писал почти без черновиков. Фрагменты текста продумывались заранее, часто во время прогулок, лекций или бесед. По его собственному признанию, он работал беспорядочно, но непрерывно. На каждую книгу было опубликовано по дюжине рецензий во Франции, Германии и Италии, книги были хорошо приняты западными читателями, с которыми часто встречался Зиновьев. В 1980 году он признался, что не ожидал встретить на Западе такого вдумчивого и понимающего читателя. Книги были изданы на многих европейских языках, в Японии и США, где «Зияющие высоты» были опубликованы в 1979 году. Помимо литературных наград, он получил общественные награды: он был избран членом Римской академии Наук, Баварская академия изящных искусств. В 1984 году вышел документальный фильм «Александр Зиновьев. Размышления писателя в изгнании», в Мюнхене прошла выставка его картин и мультфильмов. В 1986 году в Лондоне прошла конференция, посвященная его творчеству.
В первой половине 1980-х Зиновьев вел активную общественную деятельность, пользовался большой популярностью в СМИ, особенно во Франции, Германии и Италии. Он был чуть ли не главным ньюсмейкером русской эмиграции. Публикации его книг в разных странах выходили ежеквартально, Зиновьев участвовал в презентациях, посещал различные конгрессы и симпозиумы, где выступал с докладами, участвовал в беседах, давал интервью. Эдуард Лимонов вспоминал:
Когда я поселился во Франции в 1980 году он был в зените славы. Его приглашали на телевидение комментировать любое событие в России, любое чихание, не говоря уже о смерти генсеков.
Многочисленные выступления и публицистические статьи составили сборники «Мы и Запад», «Без иллюзий», «Ни свободы, ни равенства, ни братства». Зиновьев отстаивал свое понимание советской системы, много писал о соотношении капитализма и коммунизма, Запада и Востока. Он критиковал Запад за недооценку коммунистической угрозы из-за непонимания природы советского общества. Запад оценивал советскую систему по своим критериям, однако Зиновьев утверждал, что западная демократия и коммунизм совершенно разные. Он отрицал роль личных качеств советских лидеров, считая их «социальными символами», и призывал Запад не прислушиваться к их обещаниям. В 1983 году в своем докладе «Марксистская идеология и религия» на симпозиуме в Вене он утверждал, что «духовное возрождение» в Советском Союзе не повлияет на официальную идеологию, а политика Андропова не приведет к реформам или социальному протесту. Год спустя, в серии репрезентативных мероприятий, посвященных роману Оруэлла 1984, он резко критиковал адекватность описания в книге коммунистического общества. С его точки зрения, книга не была научным предсказанием, а отражала страх современников Оруэлла перед воображаемым коммунизмом.
В эмиграции Зиновьев чувствовал себя одиноким, несмотря на свою популярность, динамичную жизнь и относительный комфорт - он жил в трехкомнатная квартира на самой окраине Мюнхена, его заработок по европейским меркам был довольно скромным. Зиновьев старался избегать эмигрантской общины, близкие отношения складывались только с Владимиром Максимовым; Европейские интеллектуалы дружили с Фридрихом Дюрренматтом. Языковой барьер тоже был проблемой - Зиновьев владел профессиональной лексикой, но в целом плохо знал немецкий, говорил в основном на английском. Выражением одиночества стала картина маслом «Автопортрет», по словам Павла Фокина, изображение страдания, боли, правды и безысходности. В эссе «Почему я никогда не вернусь в Советский Союз» (1984) ностальгия и желание вернуться в Россию сочетались с осознанием того, что «возвращаться некуда, незачем возвращайся, возвращаться некому »; в 1988 году в интервью Радио Свобода он заявил, что считает свою эмиграцию наказанием и его принцип - «всегда писать правду и только правду». По словам Жоржа Нивы, у Зиновьева зародилась ностальгия по коллективистскому коммунизму, он парадоксальным образом превратился из обвинителя коммунизма в его апологета, что нашло отражение в романе «Крылья нашей юности». В книге, как и в ряде выступлений, Зиновьев утверждал, что после 1953 года он перестал быть антисталинистом, потому что понял, что сталинизм возник «снизу» и не был продуктом Сталина. 32>
Зиновьев воспринял Перестройку резко отрицательно, назвав ее «Катастрофой». Михаил Горбачев и его соратники описывались как демагоги, лицемеры, циничные карьеристы и «ничтожества», не имевшие научного понимания природы советского коммунизма. С 1985 года в многочисленных статьях и выступлениях он утверждал, что социальная система в Советском Союзе не изменится, перестройку он считал бюрократической формальностью, а ее инициативы - от гласности до антиалкогольной кампании - проявлением. о неспособности руководства адекватно оценивать реальные проблемы. С его точки зрения, «революция сверху», осуществленная при поддержке равнодушных к судьбе простых советских людей Запада, могла привести только к катастрофе. Эта «атака на Горбачева» вызвала негативную реакцию большинства интеллектуалов на Западе, которые приветствовали реструктуризацию. Взгляды Зиновьева объяснялись эксцентричностью, эпатажем, даже безумием. Спорные статьи и интервью составили сборник «горбачевщина»; В книге «Катастрофа» (1989) описан провинциальный «партийный город», где чиновники, движимые корыстными интересами, имитируют проведение реформ. В 1987 и 1989 годах Зиновьев дважды посетил Чили; во время второй поездки его принял Аугусто Пиночет. Провел лекционный тур по США, серию успешных творческих вечеров в Израиле. Внимание прессы привлекла выставка рисунков «Allegra Rusia» («Веселье России») на тему советского пьянства, прошедшая в Милане в 1989 году. Проект представлял собой «концептуальный социологический комикс» (по Павлу Фокину).). По предложению французских издателей написал мемуары под названием «Исповедь изгоя». В книге сочетаются биографические воспоминания, социологические и философские размышления.
Как критик Горбачева и реструктуризации Зиновьева в марте 1990 года он был приглашен на дебаты на французском телеканале с «опальным» Борисом. Ельцин, тогда малоизвестный в Европе народный депутат Советского Союза. Зиновьев подверг критике желание Ельцина «ускорить» реструктуризацию, сказал, что видит в нем характер своих книг, и назвал его обещания об отмене привилегий демагогическими и невыполненными. Павел Фокин отметил, что в своих оценках Зиновьев гиперболизировал политическую роль Горбачева в Советском Союзе, не замечая фигуры Ельцина. После дебатов интерес к Зиновьеву возник в Москве, которая была насыщена политическими событиями, и его статьи и интервью стали появляться в советской прессе. 1 июля 1990 года указом Президента Советского Союза Зиновьев был восстановлен в советском гражданстве, на что он отреагировал без энтузиазма, объяснив, что издание его книг важно для него. В 1990 г. в Советском Союзе тиражом 250 тыс. Экземпляров вышли «Зияющие высоты», в 1991 г. вышли романы «Homo Soveticus», «Para Bellum» и «Иди на Голгату» (в журнале «Смена»); в то же время ВАК восстановила его ученые степени.
В статье «Хочу рассказать вам о Западе», опубликованной в Комсомольской правде (1990), Зиновьев говорил с презрением к «смельчакам», которые «плюют на все советское», но дистанцируются от защитников советской истории; он критиковал идеализацию образа Запада, утверждая, что западные представления о рынке, демократии, многопартийной системе неадекватны советским условиям и даже разрушительны. В ответ на полемическую статью Марка Захарова под названием «Вернись, дружище!» Автор саркастически предложил Зиновьеву оставить мир «денежных мешков и эксплуататоров» и вернуться с «злого Запада» в Советский союз. В статье освещены темы многочисленных выступлений Зиновьева в 1990-е гг., В основном в оппозиционной прессе режима Ельцина в российской прессе, а также его критический анализ современного Запада и процессов глобализации в книгах «Запад», «Глобальные права человека». и «На пути к сверхобществу».
В конфликте «демократов» с «красно-коричневыми» он занял позицию защитника советского коммунизма, назвав советский период вершиной российской истории.. поражение ГКЧП Зиновьев назвал исторической трагедией и негативно оценил распад Советского Союза ; про Ельцина и российских реформаторов он неоднократно высказывался пренебрежительно, употреблял крайне резкие выражения («идиоты», «подонки», «кретины», «элициноиды» и др.), требуя в отношении них карательных мер. На вручении в Риме итальянской литературной премии «Тевере» в 1992 году он отрицал возможность успеха российских реформ, считая, что они приведут только к катастрофе. При этом он назвал Сталина единственным великим политиком в истории России, что, отмечает Константин Крылов, вовсе не было похвалой, а шокировало общественность. В ряде выступлений он утверждал, что Россия никогда не станет западной страной; назвал российский режим «колониальной демократией», а вестернизацией - особой формой колонизации, направленной на поражение и дезинтеграцию России в интересах Запада. После очередного интервью (1994 г.) в газете «Завтра», где Зиновьев открыто призывал к свержению антинародного режима «предателей и коллаборационистов», против его интервьюера Владимира Бондаренко было возбуждено уголовное дело. Зиновьеву пришлось пояснить, что его слова выражают позицию ученого, а не политика.
С середины 1990-х Зиновьев стал чаще бывать на родине., у него были сторонники и последователи, с которыми он охотно общался. В 1996 году он признался, что не собирается возвращаться в «враждебную» Россию, несмотря на публикацию его книг (Embroilment, Russian Experiment и др.). Он считал, что его «бойкотируют» в России, как, впрочем, и на Западе, где ему с трудом удается публиковаться. Тем не менее, во Франции в издательстве «Плон» в 1996 году вышел «Вест», через два года в Италии он стал бестселлером «Глобальный холм людей». Как пишет Павел Фокин, поворотным моментом стала осень 1997 года, когда он несколько раз приезжал в Россию. Зиновьев представлял "Global Humant Hill" в Москве, провел серию встреч с Сергеем Бабуриным, Николаем Рыжковым и Геннадием Зюгановым. Зиновьев призвал к голосованию за лидера коммунистов на президентских выборах 1996 года, считая Коммунистическую партию Российской Федерации одной из немногих позитивных политических сил в стране, хотя его позиция была радикальнее, чем парламентская коммунистическая оппозиция. 75-летие Зиновьева отметили в Президиуме Академии наук и в Институте философии; побывал в родной Костромской области, а в 1998 г. совершил ряд поездок по России и СНГ. 30 июня 1999 года семья Зиновьевых вернулась в Москву. Через несколько дней он был принят профессором МГУ (кафедра этики философского факультета) и Литературного института им. Максима Горького. В конце года по предложению Бабурина согласился участвовать в выборах в Думу по списку Российского общенародного союза, но не был зарегистрирован.
На решение о возвращении повлияли бомбардировки Югославии, которые Зиновьев неоднократно осуждал. Он считал, что война на Балканах ведется против Европы, что означает ее деградацию и знаменует приход нового, постдемократического и посткоммунистического тоталитаризма. В последнем западном интервью «Почему я возвращаюсь в Россию», опубликованном в «Le Monde », Зиновьев заявил о катастрофических изменениях на Западе и в России, о капитуляции Европы перед американизацией и глобализация, предательство своих идеалов (демократия, свобода слова, моральные ценности и т. д.). Он заявил, что, возвращаясь в Россию, он по-прежнему привержен подлинным европейским ценностям. Слободан Милошевич (философ встретил его в 1999 году), как и Муаммар Каддафи, символизировал для Зиновьева вызов и сопротивление глобализации, неповиновения Америке вызвали его восхищение и уважение.
Автограф Александра Зиновьева (1995) Зиновьев положительно отзывался о Владимире Путине, возлагал на него большие надежды, учитывая его приход к власти как первый после 1985 года шанс страны выйти из тупика и противостоять вестернизации и колонизации. Однако он довольно быстро пересмотрел оптимистичные оценки, отметив в конце 2000 года, что Россия продолжает терять позиции, хотя он не причислял Путина к «предателю». В 2002 году он писал, что Путин, пользующийся поддержкой населения, не воспользовался историческим шансом, отказавшись пересмотреть результаты приватизации и национализировать финансы и энергетику; Зиновьев пришел к выводу, что историческая роль Путина заключалась в легитимации последствий ельцинского переворота. В 2006 году, незадолго до своей смерти, он заявил, что России как суверенного государства и единого целого больше не существует, страна представляет собой имитацию («кажущуюся»), искусственное, хрупкое образование, связанное топливно-энергетическим комплексом: «Россия как мощная энергетическая держава - идеологический миф о бесперспективности России. Само сужение экономического прогресса до «трубы» - показатель исторической гибели ».
По возвращении он продолжил активную писательскую и общественную деятельность : редактировал издания своих книг, комментировал политические события, выступал на круглых столах и конференциях, давал интервью в различных изданиях, от «Завтры» до «Комсомольской правды». В 2000 году в издательстве «Центрполиграф» вышло 5 томов собрания сочинений; Режиссер Виктор Васильев снял документальный фильм «Я суверенное государство», который так и не вышел на экраны. В 2002 году к юбилею Зиновьева под эгидой философского факультета МГУ был издан сборник «Феномен Зиновьева». Последний его роман - «Русская трагедия» (2002). Вокруг Зиновьева стали собираться студенты, возник семинар. По предложению ректора Московского гуманитарного университета Игоря Ильинского была организована Школа Александра Зиновьева, где он читал курс логической социологии, опубликованный в Интернете и изданный в качестве справочника. Студенты создали сайт «Зиновьев.ру».
В последние годы Зиновьев был убежден, что он защищает сторону проигравших, что Россия обречена. Он никогда не вступал ни в какое движение, хотя националисты пытались привлечь его в свои ряды. Он придерживался радикальной риторики, учитывая безразличие и оппортунизм большинства населения; придавал большое значение любому протесту и сопротивлению, говоря, например, в поддержку Эдуарда Лимонова. Увлекся антинаучной теорией Анатолия Фоменко, написал предисловие к своей книге. Новая хронология созвучна былым мыслям Зиновьева о современной фальсификации советской истории, его впечатлили ее смелость и оригинальность. По словам Максима Кантора, своеобразное пророческое тщеславие привело Зиновьева к крайней распущенности. Он хотел быть услышанным, стремился использовать любую трибуну и аудиторию, любые средства и союзников, включая «безумную теорию» Фоменко. Максим Кантор так описывает противоречия Зиновьева:
Он боролся до конца за самое главное, что делает жизнь достойной - за свободу. И если он выбрал такой инструмент - наверное, тоже была странная логика. Он знал: никого нет, ни на что не надеялся. Вот хитрый патриот, масляная улыбка, мелькают цифры из администрации президента, какие-то парламентарии пожимают руки. Других нет, надеяться не на что. Но нужно бороться. Вдруг его охватил энтузиазм: «Издаю журнал« Точки роста »- отсюда Россия возродится!». А потом сдался: какая Россия? Эти воры?
Александр Зиновьев умер 10 мая 2006 года от опухоли головного мозга. По словам Максима Кантора, в последнем разговоре он обсуждал дегуманизацию европейской культуры, утверждая, что только возрождение гуманизма может спасти Россию. Согласно завещанию, его кремировали, прах развесили с вертолета над Чухломским районом, где родился и вырос Зиновьев, на этом месте установили валун. В память заслуг перед русской культурой на Новодевичьем кладбище в Москве установлена символическая могила- кенотаф. Посмертно Зиновьеву было присвоено звание «Почетный гражданин Костромской области». В 2009 году памятник Зиновьеву был установлен в Костроме на территории Костромского государственного университета имени Николая Некрасова (скульптор Андрей Ковальчук ). В 2016 году, накануне 95-летия Зиновьева, в его честь был назван новый вид бабочек - «Крыло Зиновьева» (Alucita zinovievi).
Могила-кенотаф Зиновьева на Новодевичьем кладбище в Москве «Новейший философский словарь» выделяет три периода в творчестве Зиновьева. Первый, «академический», период (1957–1977) - от первых публикаций научных трудов до издания «Зияющих высот» и изгнания из Советского Союза: работы по логике и методологии науки. Второй период (1978–1985) - исследование, описание и критика «настоящего коммунизма» в различных жанрах: публицистике, социальной сатире и социологическом эссе. Третий период, после начала перестройки, был периодом критики краха советской системы и критики современного западного общества. Британские ученые Майкл Кирквуд отметил первый период (1960–1972 гг.); антикоммунистический период «социологических романов» (1976–1986), постепенный переход «Горбачева-Ельцина» от антикоммунизма к критике Запада (1986–1991), постсоветский период анализа современной России, критика Запада и глобализация (1991–2006 гг.).
В 1950-х годах Зиновьев обозначил общие принципы программы «осмысленной логики». Формально, находясь в рамках Советская «диалектическая логика», он ограничивал применимость анализа «Капитала» Маркса к особому виду объектов (исторических или социальных), которые представляют собой «органическое целое» со сложной функциональной структурой. В его версии диалектика перевернулась. как «метод изучения сложных систем эмпирических отношений». Субстантивная логика претендовала на выражение как лингвистического аспекта (формальной логики), так и логико-онтологического, а также процедурного; рассматривала мышление как историческую деятельность; подтверждала статус логика как эмпирическая наука, материя основные из которых - научные тексты, а предмет - техники мышления; считается инструментальной функцией логики для научного мышления. В 1959 году Зиновьев посчитал свою концепцию противоречивой, сделав выбор в пользу математической логики.
В монографии «Философские проблемы многозначной логики» (1960) Зиновьев рассмотрел почти все многозначные логические системы, проанализированы место, основные результаты и применимость многозначной логики в логике и методологии науки. В последующих работах он разработал собственную концепцию логики, которую назвал «сложной логикой». Проблема логики, по словам Зиновьева, заключалась не в формальном математическом исчислении, а в развитии «методов рассуждения, доказательства, методов научного познания». Зиновьев пытался, во-первых, преодолеть классические и интуиционистские варианты логики и, во-вторых, расширить поле логических исследований на основе методологии эмпирических наук. Предметом логики является язык, он не открывает, а изобретает определенные правила языка - логические правила - и вводит их в языковые практики как искусственные средства систематизации. Этот прескриптивистский подход близок к позднему Витгенштейну. Зиновьев настаивал на универсальности логики, заявляя о независимости логических правил от эмпирических областей их применения. Он отрицал онтологический статус таких понятий, как точка или ноль, считая их инструментами познания; его подход в западной литературе характеризовался как логический номинализм. Ученик Зиновьева, немецкий логик Хорст Вессель, отмечал, что его логика основана на синтаксисе, а не на семантике.
Зиновьев исследовал ряд вопросов неклассической логики, из общей теории логики. знаки к логическому анализу движения, причинности, пространства и времени. В «Философских проблемах многозначной логики» многозначная логика рассматривалась как обобщение, а не отмена классической двузначной логики, хотя Зиновьев пришел к выводу, что появление многозначной логики «нанесло удар» по априорной классической логике. Позже Зиновьев разработал общую теорию преемственности (теорию вывода), которая существенно отличалась от классической и интуиционистской математической логики. Согласно Весселю, его оригинальность заключалась во введении двузначного предиката «от... логически следует...» в формулу для логического следования, по сути, метатермина. Теория логического исчисления и остальные разделы логики (теория кванторов и предикации, логика классов, нормативная и эпистемическая логика ) были построены на основе теории. Работа «Сложная логика» (1970) представила систематическое рассмотрение формального аппарата для анализа концепций, утверждений и свидетельств; в монографии сформулирована строгая кванторная теория, соответствующая интуитивным предположениям; были исследованы свойства кванторов.
В более популярной форме его концепция, включая обсуждение методологии физики, была представлена в работах «Логика науки» и «Логическая физика». Зиновьев, исходя из тезиса об универсальности логики, подверг критике точку зрения о том, что для микромира необходима особая или квантовая логика, отличная от методологического формализма макромира. По его мнению, многие проблемы философии физики или онтологий носят терминологический характер и не имеют отношения к самой физике, как, например, проблема обратимости времени. В анализе Зиновьева многие утверждения, традиционно понимаемые как физические и эмпирические гипотезы, рассматривались как неявные следствия определений терминов; по крайней мере, эти утверждения могут быть представлены без противоречий или эмпирических опровержений. Примером может служить фраза «физическое тело не может находиться в разных местах одновременно».
Главный объект в книгах Зиновьева - советский мир как историческое явление, феномен советскости, описанный через запрещенные темы в Советском Союзе, в первую очередь табуированная проблема социального неравенства. Зиновьев затронул такие темы, как алкоголь, секс, жизнь людей с ограниченными возможностями; идеологический язык советских людей; обезжиренная история Советского Союза с точки зрения опыта обывателя. Книги Зиновьева показали абсурдность мира «реального социализма», описали состояние умов советской интеллигенции позднего «застоя»: персонажи постоянно теоретизируют, сравнивают советские идеологические мифы и действительность, пытаются докопаться до сути. это и понять природу советского общества. Персонажи критикуют политику правительства и высмеивают советских лидеров, обсуждают экономические проблемы, сочувствуют диссидентам и антисоветским террористам, интересуются самиздатом и западными радиостанциями, имеют какие-то отношения с Комитетом государственной безопасности. Тюрьмы, лагеря и репрессии находятся на периферии общественной жизни. В отличие от антисоветской диссидентской литературы, разоблачающей действия отдельных лиц (Ленин, Сталин и т. Д.) Или «партии» или «бюрократии», основанной на дихотомии «власть» и «народ», Зиновьев описывает общество на уровне микросоциологии, его работы перекликаются с «ироническим социологическим трактатом» - законами Паркинсона и Мерфи.
Есть точка зрения, что Зиновьев создал особый жанр: «социологический роман». В его книгах сочетаются наука и литература: методы, концепции, научные утверждения были художественными приемами, а литературные изображения использовались как научные инструменты. Разные персонажи выражали идеи автора, что позволило взглянуть на общество с разных точек зрения и выявить его сложность и парадоксальность. Зиновьев называл свое произведение «синтетической литературой» и «симфонией». Жанр Зиновьева понимался как мениппея в терминах Михаила Бахтина (Питера Вейля и Александра Гениса ), социологического трактата, даже учебника, аналога средневековая «Сумма знаний» (Максим Кантор), пародия на научный трактат (Дмитрий Быков ). По мнению Павла Фокина, социологический роман ближе к литературе, чем к науке, потому что он использует образность. Майкл Кирквуд считает творчество Зиновьева литературной критикой модного в 1970-х годах «письма» (Мишель Фуко, Ролан Барт ) как нескончаемый процесс. произведен, по словам Барта, в качестве «сценариста», а не «автора». Книги Зиновьева не ограничивались общепринятой парадигмой, но охватывали широкий круг литературных, исторических, политических, социологических, эстетических,, моральных и религиозных вопросов.
Многочисленные работы Зиновьева представляют собой целостную картину. Художественная вселенная со своими законами, идеологией и поэтикой образует один гигантский текст или собрание текстов с единой атомарной структурой, не имеющей ни начала, ни конца и повторяющейся до бесконечности, поэтому ее можно читать из любого места. Эта структура соответствует авторскому видению социальной реальности. Представление о сложном, разнообразном и изменчивом социальном мире, но подчиненном объективным законам, воплощается в композиционной структуре, «социологическом треугольнике» из трех элементов: личности, института, города. Вершины треугольника бесконечно раздваиваются, соединяются, пересекаются, обнаруживая всевозможные социальные отношения. Фрагменты (абзацы или фразы) содержат законченное утверждение, которое абстрагирует часть социального мира. Тексты, как правило, состоят из диалогов и размышлений представителей разных профессий и социальных слоев, часто цитируются жизненные случаи, анекдоты, стихи и т. Д. Место композиции и сюжета занимает калейдоскоп различных ситуаций, в которых неотличимы добро и зло, высокое и низкое, героизм и подлость. Здесь нет описания природы, окружения, в центре повествования - человеческие отношения и действия. Антропоморфные персонажи используются для описания социальных типов, функций или поведения; социальные объекты, соединения и конструкции. У персонажей отсутствуют персонажи и внешность, имена и фамилии заменены прозвищами, обозначающими социальные роли (Мыслитель, Социолог, Болтун, Клеветник, Крикун, Самозванец, Брат, Зайбан и т. Д.). Частым «персонажем» является теоретический текст, обычно в виде рукописи, обсуждаемый персонажами.
Тексты Зиновьева, с одной стороны, отличаются лаконичностью, ясностью, логичностью, полнотой, юмор, ограниченность лексических средств, наличие заголовков и, с другой стороны, представляют собой довольно сложное и скучное чтение. Зиновьев не придавал особого значения художественной изысканности, его основные книги, особенно «Зияющие высоты» (по словам Питера Вейля и Александра Гениса, «аморфная стопка страниц»), предназначались для советского читателя и неминуемо теряли часть своих смысл в переводе. Фрагментарная манера письма, разбиение повествования на лаконичные фразы и короткие абзацы сближает Зиновьева с Василием Розановым, однако язык Зиновьева гораздо прямолинейнее, он лишен изощренности Свифта или Салтыкова-Щедрина.
Зиновьев разоблачил и деконструировал официальный язык советских лозунгов, грамотный и нормативно единый язык, но наполненный идеологемами и абстракциями, создавая иллюзорное равенство, лишающее человека свободы выбора. Его деконструкция - необходимое условие для воссоздания подлинно человеческого языка (Клод Шваб). Протестный «антиязык» Зиновьева напоминает народный русский фольклор, отражает язык различных социальных групп, в первую очередь интеллигенции, а также военных, студентов, членов партии, представителей неформальных сообществ. Зиновьев использовал плеоназмы, каламбуры, сленг и нецензурную лексику, ввел неологизмы: научные слова, слова-портмоне, аббревиатуры. Максим Кантор считает, что основой стиля Зиновьева был язык народных сказок, необычная смесь Михаила Зощенко и Александра Герцена. Ярость зиновьевского языка направлена на прорыв к истине через ложь и лицемерие установленных правил, по аналогии с чудом «избавления от беды» в народной сказке.
«Зияющие высоты». «покажите город Ибанск, никем не населенный пункт», где идет успешное строительство «социализма»; все жители носят фамилию Ибанов. В городе царит абсурд, лицемерие, жестокость, властный произвол, ощущение тупика и безысходности. В бесконечных сократовских диалогах герои монотонно издеваются над советским обществом и сочиняют различные социологические теории, ни к чему не ведущие. Большинство персонажей представляют интеллигенцию «либеральных» взглядов, они не диссиденты, но и не способны противостоять конформистам. На многих страницах разоблачена официальная советская риторика, но почти не упоминаются какие-либо авторитеты или репрессивные органы. По одной из точек зрения, «Зияющие высоты» показывают науку и научную деятельность, которая превратилась в подражание, видимость, лицемерие и тавтологию. Наука больше не может учиться, она только описывает себя. Ученые делают вид, что думают, но ничего не производят, люди изображают процесс работы, диссиденты имитируют сопротивление. Интеллигенция служит режиму или изображает протест («театр у Ibanka»).
«Светлое будущее» описывает бедность, ложь и духовную пустоту советской жизни на примере нравственной деградации интеллигенции шестидесятников., посредственный человек, начавший свою карьеру еще в сталинские времена и добившийся успеха во время «оттепели ». Роман «Накануне рая» посвящен различным проявлениям инакомыслия, порожденного советским обществом и являющегося его частью. «Желтый дом» продолжает сатиру на «прогрессивную советскую интеллигенцию», разоблачает ее двуличие, сочетая конформизм с ориентацией на Запад; нежелание ассоциировать себя с людьми, сохраняя при этом их инстинкты; бессмысленный паразитизм на текстах «буржуазной науки». Главный герой, младший научный сотрудник, пытается сохранить индивидуальность в коллективе, но становится ренегатом. Как резюмировал Клод Шваб, интеллигенция предала истинную духовность: в научных учреждениях не ищут истины, ложь больше не ложь, а «псевдоликер». Константин Крылов приводит характерную цитату из автобиографии Зиновьева:
... с моральной точки зрения советская интеллигенция - самая циничная и презренная часть населения. Они лучше образованы. Их менталитет чрезвычайно гибкий, находчивый, адаптивный. Они умеют скрыть свою природу, представить свое поведение в лучшем свете и найти оправдания. Власть хоть в какой-то степени заставляет задуматься об интересах страны. Интеллигенция думает только о себе. Они не жертвы режима. Они носители режима.
«Homo Sovieticus» и «Para Bellum» повлияли на судьбы советских людей на Западе. «Homo Sovieticus» высмеивал интриги, зависть, стремление к власти среди иммигрантов, сохранивших советские привычки адаптации: комсомольцы быстро превращаются в сторонников православия. В романе советский человек определяется - «Homo Sovieticus » или «Гомосос»: «Гомосос привык жить в относительно плохих условиях, готов встречать трудности, постоянно ожидает еще худшего, побежден приказы властей... Гомосос - это продукт приспособления к определенным социальным условиям ».
Зиновьев разработал теорию общества на основе своих собственных исследований в области логики и методологии науки, позже назвав свою теорию «логической социологией». Зиновьев часто утверждал, что логика интересовала его как инструмент изучения общества. Социологическую теорию Зиновьева можно разделить на общую и частную. Первый касается всего мира, второй - советского коммунизма. Основной метод познания общества - наблюдение. С методологической точки зрения логическая социология как строгая научная теория основывалась на двух правилах: во-первых, отказ рассматривать какие-либо предложения как априори истинные; во-вторых, необходимость точного определения значения любого термина, которое устраняло бы двусмысленность и расплывчатость. Из второго правила, подчеркивал Зиновьев, следует важность построения последовательного языка, свободного от идеологических заимствований. При экспликации терминов из набора объектов выделяются те, которые интересуют исследователя, и вводится новое понимание объекта; хотя могут использоваться традиционные названия (общество, правительство, государство и т. д.). Классическим примером является термин «коммунизм», который Зиновьев использовал исключительно для описания советской социальной системы.
Ключевым философским приемом (или методом) Зиновьева был подробный логический анализ конкретного содержания, извлеченного из оригинала. абстрактная предпосылка. Абстракции, такие как коммунизм или демократия, - это не обобщенное представление, а неполное, одностороннее знание предмета. Неполное знание, как правило, идеологическое, возникает в результате хаотической ассимиляции идей или образов, в которых человек воспринимает связь между собой и объектом (свои собственные ощущения или переживания) как свойства объекта. Метод Зиновьева позволял деконструировать практически любые общие утверждения и использовался в них в первую очередь для разрушения идеологии, сначала при анализе советского общества, затем постсоветского и западного.
Субъект социального познания. люди как социальные личности и их объединения - «человейник». По словам Зиновьева, любые большие массы людей действуют по законам природы - «законам социальности» (социальным законам). Эти законы экзистенциального эгоизма вынуждают индивида действовать для того, чтобы сохранить свое социальное положение, максимально укрепить его и занять более высокое положение, получив максимальные выгоды с минимальными затратами. В соответствии с социальными законами любое общественное объединение делится на руководителей и подчиненных, а социальные блага распределяются в соответствии с местом субъекта в иерархии власти. В отличие от законов биологического индивидуализма, законы социальности действуют более изощренно и необратимо, поскольку люди способны познавать мир и рационально организовывать свою деятельность: законы существования превращаются в законы рационального расчета. Мораль или закон возникают как ограничения социальных законов.
В антропологии Зиновьева человек - «социальное животное», разум вторичен по отношению к социальному. Зиновьев считал наивным и устаревшим вопрос о примате общества или личности; в современном мире человек - это производное от социальной позиции, совокупность социальных функций. Человек не обязательно злой по своей природе, но связан со злом, у него есть как социальные, так и антиобщественные черты. Эта диалектика порождает потребность в иерархии власти, в доминировании и подчинении, в отношениях доминирования и унижения. Общество без иерархии и власти невозможно. С гипотетическим исчезновением государства многие люди потеряют свою главную потребность - получать удовольствие от насилия над другими - и снова построят систему власти: общество - это машина для максимального доминирования. Зиновьев придерживался сути традиционной модели власти как необходимого зла, но, как отмечал Константин Крылов, чрезвычайно оригинально сократил два элемента этого определения, подчеркнув их различие. Власть возникает из потребности людей в единстве и порождает социальную самоорганизацию, которую она впоследствии присваивает. Правительство ничего не приказывает и ничего не контролирует, а наоборот, порядок возникает как его ограничение. Власть неэффективна, избегает ответственности, стремится к насилию и разрушениям, чтобы причинить вред низшим.
В ранних книгах «Зияющие высоты» и «Коммунизм» как реальность », Зиновьев анализировал советский общественный строй, реальный коммунизм; никакой другой коммунизм невозможен. Главной особенностью коммунистического общества было то, что социальные законы стали специфическими закономерностями его жизнедеятельности. Зиновьев называл их «общинными отношениями» или «общинностью». Сфера общности представляет собой социальное в его чистой, утонченной форме, в которой социальные действия направлены не на максимальное господство, а на минимизацию унижения:
Суть общности заключается в борьбе людей за существование и за улучшение своего положения. в социальной среде, которую они воспринимают как нечто данное от природы, во многом чуждое и враждебное им, по крайней мере, как то, что без усилий и борьбы не дает своей пользы человеку. Борьба всех против всех составляет основу жизни людей в этом аспекте истории.
Коммунизм рассматривался Зиновьевым как устойчивое и прочное творение. В «Коммунизме как реальность» историческое движение определялось как борьба между коммунизмом (общностью) и цивилизацией, которая в «Светлом будущем» была связана с принципом индивидуального сопротивления. По словам Константина Крылова, ранний Зиновьев видел два возможных регулятора, ограничивающих «элемент общности» - экономику (экономическое соревнование) и духовность. В реальном коммунизме оба ограничения были сняты, и была реализована естественная тенденция к эгоистическому поведению, присущая всем обществам и, в конечном счете, человеческой природе. Советская общественная система не вытекала из национальных особенностей и не была навязана сверху, а, напротив, была примером народной демократии, предполагавшей соучастие управляемых: «Ибанская система власти является продуктом доброй воли населения »(« Зияющие высоты »). Homo Sovieticus - это «человек как он есть».
Естественность или нормальность общественных отношений сходна с классической социальной мыслью - идеями Макиавелли, Бернара де Мандевиля, Томас Гоббс. Если для Гоббса или Гегеля гражданское государство (общество) ограничено естественным состоянием, ситуация «человек волк человеку », то для Зиновьева сущность социального - торжество общности, принцип «человек - крыса человеку». «Коммунальная погремушка» - это джунгли, кошмар, зло. Французский комментатор Владимир Берелович отмечал, что этот мир - образцовая антиутопия, в которой утопический рай воплощается в аду. Общество неотделимо от естественного государства и по сравнению с антиутопиями Оруэлла Евгения Замятина является более «приземленным», напоминающим сообщества животных или даже насекомых. Как пишет Константин Крылов, Зиновьев, в отличие от многих, допускал теоретическую возможность построения общества материального изобилия, где человеческий труд был бы упразднен. Ответом на вопрос, каким был бы «настоящий коммунизм», была история из «Зияющих высот» о крысах, которым были созданы идеальные условия существования. Крысы, по мнению Зиновьева, создали бы концлагерь.
. Коммунистическое общество состоит из базовых элементов - социальных «ячеек», их структура составляет основу общества. В качестве основной рабочей группы из двух или более человек (например, школа, больница, завод и т. Д.). Клетка, во-первых, связана с внешним миром в целом; во-вторых, в нем есть разделение на контролирующий орган («мозг») и контролируемые индивиды («тело»); в-третьих, у управляемых лиц разные функции. Внутри первичной ячейки преобладают общественные отношения: в неформальной жизни коллектива идет циничная борьба за признание, но не за повышение социального статуса, а в соответствии с основным принципом: «будь как все!». Общественное поведение в природе лицемерно: бездарность проявляется талантом, подлость - добродетелью, трусливое осуждение - мужеством и честностью, клевета - правдой. Подавление личности осуществляется не властями или Комитетом госбезопасности, а в повседневной жизни.
Господство общности выводит на вершину социальной иерархии посредственность и посредственность («ложные кумиры» "), цепляясь за власть и чувствуя себя в ней естественно (например, Сталин), действительно талантливые люди испытывают коллективную зависть и ненависть. Быть талантливым карьеристом - значит быть исключительной посредственностью. Периодические ритуальные изгнания и наказания внешних врагов («ренегатов») в ходе массовых преследований демонстрируют сплоченность социальных ячеек и воспроизводят механизмы подчинения, эти коллективные действия снимают психологическое бремя индивидуальной ответственности. Как отметил Олег Хархордин, жесткий контроль со стороны вышестоящих властей, а также полная прозрачность внутренней жизни коллектива, взаимный контроль и насилие защищают ячейки от перерождения в мафию или банду, что произошло бы, если бы им была предоставлена свобода самоорганизации.
Зиновьев рассматривает коммунистическую власть в двух плоскостях: горизонтальной (социальные отношения в ячеистой структуре) и вертикальной (иерархия), вторая накладывается на первую. Власть воспроизводится «снизу», на уровне первичного коллектива, где осуществляется представительство и демократия: люди добровольно вступают в Коммунистическую партию Советского Союза, члены партии избираются, они хотят участвовать во власти, нижний уровни партии влияют на верхнюю линию партии. Деспотическая и неформальная власть в общественных отношениях присутствует буквально везде. Ячеечная структура не оставляет места для закона и политики: нет партий или политической конкуренции, равно как и политической власти. Как писал Владимир Берелович, Зиновьев последовательно сводит политическое к власти, власть к государственному аппарату, аппарат к обществу. Государство - это не политический институт, а разбавленный в социальном плане, его единственная функция - воспроизводство общественных отношений. Поскольку в реальном коммунизме нет социальных классов или групп интересов, правящая каста не является социальным слоем или институтом. Коммунистическое руководство - это «особая группа» из нескольких человек. На макроуровне власть превращается в диктатуру, но верховная власть беспомощна в желании все контролировать.
Взгляды Зиновьева на историю реального коммунизма, сталинизма и личности Сталина изложены в романе «Крылья нашей молодости», другие произведения и выступления. События 1917 года были больше похожи на крах Российской Империи, чем на революцию, и, как Гражданская война, были лишь «пеной истории». Глубинными процессами Зиновьев считал возникновение и созревание нового общества: институциональные и бюрократические изменения, рост и усложнение системы власти, формирование социальных ячеек и т. Д. Появление фигуры Сталина было неизбежным и необходимым.. Сталинский вождизм имел национальную основу, сталинизм был формой демократии: люди власти (кандидаты) занимали руководящие должности, люди осуществляли власть напрямую, используя доносы. Разорение деревни во время коллективизации привело к социальным потрясениям, миллионы людей из низших слоев общества получили доступ к образованию и культуре. Репрессии были результатом деятельности масс: ужас сталинизма не в жертвах, а в том, что палачи, начиная со Сталина, лучше всего подходят социальной среде. Сталинизм показал «ужасную сущность многовековой мечты человечества». Сталинская эпоха была эпохой становления настоящего коммунизма; Сталинизм закончился, когда образовалась сильная бюрократия. Хрущевское время было периодом волнений, при Брежневе коммунизм достиг зрелости.
В 1990-х Зиновьев обратился к изучению западного общества - «Западничество» и современные тенденции социальной эволюции человечества. Систематическое изложение социологической теории представлено в монографиях «К сверхобществу» и «Логическая социология». В полемике с марксистским и постиндустриальным подходами Зиновьев, исходя из принципа антиисторизма, не рассматривал человеческие ассоциации с точки зрения их прогрессивности - уровня развития науки, техники, экономики. и т. д., но в зависимости от типа социальной организации и их адекватности «человеческому материалу». Человеческий материал - это совокупность черт характера народа, неравномерно распределенная между его отдельными представителями; Тип социальной организации и конкретный человеческий материал тесно связаны.
Для характеристики сложных человеческих ассоциаций Зиновьев ввел понятие человейника (холма человека), явно относящегося к муравейнику. Зиновьев подчеркнул роль биологической эволюции в возникновении человеческих ассоциаций и показал направление социальной эволюции в сторону максимального разделения функций по аналогии с коллективными насекомыми. Человейники отличаются от животных сообществ только плотностью связей: людей много, и им приходится вступать в близкие отношения. Человеники живут общей исторической жизнью на протяжении поколений; действовать как один; иметь сложный и функциональный прибор; владеть определенной территорией; имеют внутреннюю автономию, внутреннюю и внешнюю идентификацию. Эволюция человечности включает три этапа: дообщество - примитивные или родовые общества; общество - объединение людей, исторически сложившееся как единое целое; глобальное сверхобщество, состоящее из разнородного человеческого материала. Человейники различаются типом социального времени, которое способно расширяться, сжиматься, может идти вспять; другими словами, ими можно владеть. Досообщество живет в вечном социальном настоящем, общество способно владеть прошлым, а сверхобщество контролирует его будущее, узкая группа людей будет заниматься этим дизайном.
На стадии В обществе возникают отдельные сферы жизнедеятельности, три аспекта взаимоотношений социальных индивидов. Деловой аспект относится к деятельности людей по производству средств к существованию, созданию материальной культуры. Коммунальный аспект влияет на любые действия, связанные с присутствием больших масс людей, и влияет на соотношение власти и положения в социальной иерархии. Ментальный аспект включает сферу сознания или менталитета и рассматривается с точки зрения его влияния на ценности и поведение вне критериев истины и ложности. При позднем Зиновьеве экономическая сфера и менталитет перестали быть ограничителями общности. В различных обществах преобладает тот или иной аспект, который определяет их особенности и закономерности развития. Капиталистические общества выросли из делового аспекта как экономические общества. Советское общество возникло на основе общинных отношений и стало коммунистическим обществом.
В двадцатом веке историческая эпоха существования отдельных обществ как национальных государств заканчивается, после Второй мировой Война, с усложнением социальной организации, имеет место переход к сверхобществу. В рамках западноевропейской цивилизации, обладавшей уникальной способностью к качественному изменению, возникли две эволюционные ветви, которые боролись за роль лидеров мирового эволюционного процесса: человеки коммунистического типа (Советский Союз) и западные человейники (США). и Западная Европа). Западничество, населенное западноидами, представляет собой уникальную форму социальной организации, которая зародилась в Европе и распространилась на Северную Америку, часть Азии и Австралию. Капитализм и демократия естественны и эффективны только для западноидов как специфический человеческий материал, для других народов они разрушительны. Первичные социальные ячейки («бизнес-ячейки») Запада тоталитарны и основаны на жесткой дисциплине. Западничество развивается от демократии и капитализма (исторически конечные явления) к коммунизму и общности, «пост-демократии».
Запад стремится к глобальной гегемонии, глобализация, вестернизация и американизация - это одно и то же: новая форма Западный колониализм. Формы социальной организации, правления и менталитета навязываются незападным обществам, в частности, через иллюзорные идеи о возможностях западного изобилия. Вестернизация - не злоба правящих кругов, а вытекает из объективных социальных законов. По словам британского комментатора Филипа Хэнсона, оценка географического распространения западничества имеет явное сходство с работами английского экономиста Ангуса Мэддисона; критика глобализации и американского имперского проекта перекликается с взглядами Ноама Хомского и Найла Фергюсона и умеренными позициями Эрика Хобсбаума.
Исторически Советский Союз был первым сверхобщество, но в результате победы Запада в холодной войне и поражения коммунизма преобладала вторая линия эволюции. Господство сверхобщества, единого глобального человейника утвердилось как господство западничества: другие народы и государства обречены оставаться на периферии подчиненными Западу. Нелегитимная сверхдержава, не имеющая отношения к выборам, строится на ранее существовавших территориях, создавая сверхгосударство и суперэкономику. Иерархические силовые сети сверхдержавы занимаются стратегическим управлением, контролем финансов, СМИ, партий и т.д.; в денежном тоталитаризме сверхэкономики деньги превращаются из капитала в средство власти. В ранней истории существовало много предобществ, в недавнем прошлом - меньше обществ; после поражения советского коммунизма мир навсегда стал единым целым (хотя далекое будущее остается неопределенным). Автономная эволюция человеков больше невозможна, глобальное сверхобщество их уничтожает или поглощает. Со временем исчезнет и цивилизация Западной Европы.
В 1990-е годы Зиновьев сместил исследовательские акценты и изменил оценки советского коммунизма, чего, как отмечали комментаторы, не было. радикальное изменение взглядов: он ранее писал о достоинствах советской системы и никогда не отвергал коммунизм, считая его работающей системой. Зиновьев смягчил свое отношение к советскому обществу и скорректировал оценки будущего. Коммунизм был молодой и жизнеспособной социальной системой, эффективной в социальном смысле, а не в экономическом. Это устраивало большинство обычных людей, которые мало зарабатывали, но и мало работали. Коммунизм позволил удовлетворить основные потребности, устранил безработицу и, по крайней мере, на начальном этапе, был направлен в будущее.
Зиновьев считал крах советского коммунизма трагедией. Первоначально он считал, что реструктуризация была неправильным ответом на управленческий кризис, начавшийся как идеологический. Кризис можно было разрешить советскими методами, но руководство Советского Союза восприняло это как кризис советской системы. Следовательно, Реструктуризация неизбежно должна была привести к его гибели. Позже он считал, что главными причинами краха коммунизма были не внутренние противоречия, а вмешательство западных сил с помощью предателей и пособников пятой колонны, прежде всего советской и российской власти. Коммунизм был окончательно разрушен между 1991 и 1993 годами. Запад может использовать некоторые достоинства коммунизма, но, по словам Зиновьева, судьба побежденных очевидна: после победы в холодной войне Запад не только уничтожит Россию, но и стереть его память из истории («Глобальный холм людей»). Крах коммунизма был опасен по двум причинам: во-первых, коммунистическая система была наиболее подходящей для России из-за особенностей российского человеческого материала; во-вторых, поражение коммунизма отрезало эволюционную ветвь, противоположную западничеству: отныне у человечества не будет альтернативы, организованной в жесткую иерархическую структуру. В то же время, Абдусалам Гусейнов отметил, что для Зиновьева победа коммунизма в холодной войне и его всемирная экспансия приведет к гораздо худшему сценарию.
Система постсоветской России, которую Зиновьев считал второстепенной. социальное творчество. Если советский коммунизм был нормальным (полноценным) типом социальной организации, то «постсоветизм» - «рогатый кролик» - был особенно «мерзким» и «отвратительным» типом социального гибрида худших черт советского коммунизма. Западничество и фундаментализм в дореволюционной России. Зиновьев не считал реформы 1990-х построением рыночной экономики или западной демократии. Реформы, наоборот, разрушили экономику, разрушив основу быта - трудовые коллективы; произошло лишь преобразование неформального управления активами в формальную собственность. Западная составляющая постсоветизма несовместима с человеческим материалом, природными условиями и историческими традициями России; Западную демократию имитируют, но не применяют. Экономика потеряла суверенитет, потому что Запад заинтересован в разрушении России. У постсоветизма нет видения будущего - даже Коммунистическая партия Российской Федерации отказалась от коммунистических идей, а православный фундаментализм занял место идеологии.
Зиновьев считал идеологию опасным для общества «вирусом». Идеология формирует мировоззрение человека о себе, об условиях своего существования, об обществе и окружающем мире. Он определяет различные социальные роли или маски, заставляет человека играть в социальную игру, лишает его критического мышления; идеология служит власти. Идеология - это противоположность логического и научного мышления, но человечество не может обойтись без идеологии, это неизменный элемент крупных человеческих объединений. Советское общество Зиновьев считал первой полностью подчиненной идеологией. Он содержался не только в официальной доктрине, но прежде всего в повседневной деятельности, превращая людей в активных, активных участников идеологических перформансов (Майкл Кирквуд). Вера в идеологию не требуется, она принимается на основе рационального расчета (Клод Шваб). Идеология сводит человека к функции, социальная мораль превращается в псевдомораль или ложную мораль, в полностью конформистском коммунистическом обществе нет доверия. В «Зияющих высотах» большая часть общества состоит из лицемеров, циников и прислужников, из которых возникает «новый человек», созданный идеологией, «нормальный человек», лишенный всего человеческого (совести, индивидуальности и т. Д.).
Идеологическое сознание человека для Зиновьева выходит за рамки ненадежного исторического опыта, так как «есть только иллюзии исторического объяснения» («Коммунизм как реальность»). Отсюда внеисторический подход и отсутствие хронологии в его произведениях. Как пишет Максим Кантор, все события, «и Маркс, и Ибанск, и« катастрофа », и утопия, и Мастер (Сталин), и западничество», происходят одновременно в сознании индивида. Для Зиновьева история - это история распада, личного и социального, история дегуманизации во имя прогресса. Ибанск - полностью дегуманизированное общество, в котором нет линейного времени; «История села на мель», превратилась в абсурд. Людей приговаривают к вечному настоящему, ожидая конца, без надежды, потому что надежда относится к открытой истории. Герои «Зияющих высот» даже не пытаются оставить след в истории, потому что понимают, что прошлое всегда можно переписать.
Для раннего Зиновьева социология преобладала над историей, он исследовал коммунизм как данность, рассматривая одновременно капитализм и коммунизм как разные структурные варианты существования общества. Позже Зиновьев расширил свою концепцию на Запад: коммунизм и западничество представляют разновидности массового общества 20-го века, знаменующего конец человеческой истории. Личность человека полностью зависит от социального положения и идеологии. Мир движется к упрощению; Евгений Пономарев считает, что Зиновьев приближается к своим взглядам на историю Константина Леонтьева. Следующим этапом деградации личности является появление компьютера, отнимающего у человека его функции и подавляющего избыток информации. Цивилизация превращается в имитацию - один большой компьютер, бесконечно обрабатывающий одни и те же данные. Будущее общество «глобального человейника» напоминает советский коммунизм: человек безличен, превращается в функцию, полу-робота, человеческие отношения заменяются виртуальными в условиях тотального искажения информации и доминирования идеологии.
Истинная ответственность человека перед собой, миром и другими людьми возможна только при освобождении сознания от любых форм идеологии, что непросто: люди боятся и избегают правды, не хотят знать о себе правду («Зияющие высоты»). По мнению Максима Кантора, мыслитель отстаивал безусловное понимание человеческого существования, «понимаемое для понимания» (позиция гегельянца). Зиновьев верил в силу разума, а также в силу человека, в то, что научное понимание общества может его изменить. Человек должен постоянно думать, видеть реальное положение вещей, не довольствоваться иллюзиями, понимать, почему он действует в обществе определенным образом. В более поздний период Зиновьев считал главной проблемой современности нежелание и неспособность людей понимать общество, его изменения и свое место в социальной эволюции. Для объективного понимания также необходимы вненаучные условия: с одной стороны, определенная этическая позиция - это отказ от доминирующих ценностей, установок и социальных правил; с другой стороны, ценностный аспект - это формирование общественного идеала. В своих недавних работах Зиновьев считал коммунистическую утопию таким идеалом.
Майкл Кирквуд процитировал слова Зиновьева, полагая, что это объясняет непоследовательность его мысли:
Я могу выразить и оправдать одно суждение одним ситуации, а в другом - нечто противоположное ей. Это не беспринципно. Это желание взглянуть на дело с другой точки зрения, рассмотреть другой аспект проблемы. Иногда - просто из духа спора. Дело в том, что я не доктринер, не пророк, не политик, не порядочный профессор. Я живу в языке, как в особой реальности, а на самом деле - сложной, противоречивой, текучей. Здесь всякий догматизм деструктивен. Не существует раз и навсегда установленных формул. В моей позиции поддерживается одно: стремиться к истине и противостоять насилию, потому что без него ты не личность.
Этика Зиновьева была ответом на социальные законы экзистенциального эгоизма, в котором это ни мораль, ни свобода. Этика дополняет пессимистическую социологию, которую, по его собственному признанию, разработал Зиновьев, чтобы создать «учение о жизни» и найти место в обществе для себя как «идеального коммуниста». В «Зияющих высотах» Зиновьев писал: «Дело не в том, чтобы открывать правду о себе. Не нужно много ума. Дело в том, как жить после этого». Механизм общества подчиняется жестоким и бесчеловечным законам, неизбежным, как и законы природы; но отдельный человек может их преодолеть, построить свою жизнь как «рай» в социальном «аду». Зиновьев часто цитировал фразу: «Когда люди хотят плюнуть на законы гравитации, они строят самолеты». Квинтэссенция зиновьевской этики содержится в фразе: «Я суверенное государство»; он утверждал, что придерживался этого принципа всю свою жизнь, даже составляя свою собственную конституцию. Как отметил Абдусалам Гусейнов, Зиновьев разработал этическое учение исключительно для себя. Система взглядов Зиновьева, которую он назвал «Зиновьёга», перекликается с традицией, идущей от стоиков к Канту. Общие положения были разработаны в начале 1960-х годов и изложены, в частности, в «Евангелии для Ивана», «Иди на Голгофу» и «Живи».
Зиновьевская этика имеет следующие черты: простота и безусловность ( Кант и Альберт Швейцер ), несмотря на хрупкость, слабость и сложность его реализации; Ответственность (Антуан де Сент-Экзюпери ), этика основана на ответственном индивидуальном суждении. Перед человеком стоит выбор: участвовать в эгоистической борьбе за социальные блага или уклоняться от нее, но оставаться в обществе. Личное решение в конкретных ситуациях добровольно ограничивает законы социальности и, следовательно, является поистине моральным или этичным. Следует ли мужчине быть конформистом? Стоит ли ему рискнуть пойти против течения? Если да, то во имя чего? Что с ним будет, если ч е нарушает социальные законы? Сам по себе этический поступок не является моральным или аморальным, необходимо руководствоваться собственными ценностями и ценностями, а не общими идеями. Человек - критерий определения добра и зла, что не означает отсутствия заповедей или образцов. Напротив, существует множество различных правил и положений, следуя которым человек из социального индивида становится личностью, используя этический опыт человечества. Главное правило - отказ от действий, направленных на собственную выгоду, если они причиняют вред другому.
Этика сопротивления основана на парадоксе: Зиновьев как ученый исходил из неумолимого курса социальной эволюции и социального детерминизма, но он считал, что в борьбе за свободу человек должен действовать, бороться, сопротивляться, чтобы была надежда, хотя ее нет. Чем хуже ситуация, тем больше поводов для сопротивления, а борьба возможна только в одиночестве, которое, как и смерть, является платой за истинно этичный поступок. Через одиночество человек попадает в невидимое сообщество выбравших сопротивление в «вечное братство одиноких» (судьба Говорящего в «Зияющих высотах»).
Зиновьев сыграл важную роль в развитии национальной логики в 1950–1960-х годах. Его ранняя программа «содержательной логики» не получила официального признания, но повлияла на развитие советских исследований в области методологии науки. В 1960-е годы Зиновьев был одним из ведущих советских логиков, лидером «когнитивного движения», которое, по словам Владислава Лекторского, очаровывало многих философов, логиков, математиков, психологов и лингвистов. Пять произведений Зиновьева были опубликованы на Западе, что было уникальным случаем для русской философской мысли. Монография «Философские проблемы многозначной логики» (1960), вскоре переведенная на английский язык, явилась значительным событием в советской философии, хотя и имела недостатки. Классическая работа стала одной из первых в мире монографий по многозначной логике и первой в советском блоке. В целом работы Зиновьева соответствовали уровню научных достижений в области неклассической логики того времени, высоко оцененным такими логиками как Казимир Айдукевич, Юзеф Богенский, Георга фон Райта, но не привлек к себе особого внимания на Западе. Зиновьев отдавал предпочтение формальным методам над формальными исчислениями, что отделяло его работы от основных направлений и направлений логики и методологии науки второй половины ХХ века. Негативно на судьбу логического наследия Зиновьева повлияли вненаучные причины: распад его школы после вынужденной эмиграции, запрет в Советском Союзе ссылок на его творчество. В результате в отечественной литературе отсутствует систематическое изложение корпуса логических трудов ученого.
Зиновьев получил известность прежде всего как автор «Зияющих высот». », писатель-диссидент, ставший, пожалуй, самым известным представителем третьей волны эмиграции после Александра Солженицына. Его «социологические романы» пользовались широкой популярностью, привлекали внимание критиков и прессы, переводились на разные языки. По словам Павла Фокина, критическая библиография Зиновьева в Европе содержит несколько сотен статей и обзоров, ряд монографий. Экспериментальная новизна его поэтики была вполне понятна западному читателю с учетом развития литературы в ХХ веке. Его проза была высоко оценена, например, Энтони Берджессом и Эженом Ионеско, которые считали Зиновьева, возможно, крупнейшим писателем современности. Последующие работы воспринимались как более слабые по сравнению с «бесконечной яростью» «Зияющих высот» или «прямотой» «Светлого будущего». Эмигрантская критика, положительно оценив первые две книги, позже проигнорировала его произведения, не в последнюю очередь из-за сатиры на диссидентов.
Наибольшую популярность Зиновьев приобрел во Франции, где «Зияющие высоты» временно разрушили образ человека. Советский Союз, созданный по книге Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ ». В отличие от общепринятых западных представлений об «империи зла », разделяемых Солженицыным и третьей волной иммигрантов, Зиновьев придавал советской системе некую экзистенциальную ценность. В эмигрантской среде довольно распространено мнение о том, что к пониманию Советского Союза Зиновьевым следует отнестись серьезно. Оценки Зиновьева как социолога на Западе неоднозначны. Его работы считались первой попыткой советского философа предложить критику советских институтов, независимую от официальных догм, и целостную концепцию советской системы, представленную в ее первоначальном виде. В 80-е годы его книги привлекли внимание ряда историков и обществоведов, изменив их представление о советском обществе, и «заманили» некоторых славистов. Советологи с уважением восприняли «коммунизм как реальность», но критиковали некоторые ключевые утверждения. Вне советологии идеи Зиновьева повлияли на политических исследователей Рональда Тирского, и особенно на Джона Элстера, которые считали, что ибанская модель «неэффективности» позволяет понять политическую иррациональность. Интерес к Зиновьеву проявился в коллективном сборнике «Александр Зиновьев: писатель и мыслитель» (1988). В 1992 году вышла монография Майкла Кирквуда «Александр Зиновьев: введение в его творчество».
В целом влияние Зиновьева на советологию было незначительным. Западный истеблишмент был безразличен к Зиновьеву, его произведения рассматривались как предмет изучения, а не как часть интеллектуального диалога. По словам Константина Крылова, многочисленные европейские награды и звания «Почетный гражданин Оранжа и Равенны» представляли собой скорее «мишуру». За пределами Франции и Италии, особенно в англоязычных странах, восприятие идей Зиновьева как социального теоретика было намного холоднее. Комментаторы Филип Хэнсон и Майкл Кирквуд отметили, что формат интервью, в котором обычно выступал Зиновьев, упрощает и преувеличивает его идеи, усугубляя негативное отношение англоязычного мира. Резкие публичные заявления Зиновьева еще до перестройки способствовали его «полукарантинному» положению в академической среде. Олег Хархордин резюмировал причины непринятия социологических работ Зиновьева на Западе: во-первых, его социологические эссе не соответствовали научным стандартам позитивистского исследования, хотя Зиновьев настаивал на обратном; во-вторых, позже он обвинил Запад в заговоре с целью уничтожения Советского Союза, что было расценено как грубая политическая ошибка. Сам Зиновьев утверждал, что советологи занимались этим потому, что преследовали не научные, а политические цели: найти слабые и слабые места в коммунизме, чтобы «убить зверя».
По мнению западных критиков, утверждения о создании «абсолютная» общественная наука, «истинно научное» описание общества, в частности советского общества, и открытие абсолютных и математически точных социальных законов устарели. Зиновьев был наследником сциентизма 19 века и советского сциентизма и не был знаком с достижениями классиков западной социологии. Наивное стремление познать общество как «реальность» с помощью метода, исключающего интерпретации, отражало влияние Гегеля и марксизма (идеи о реальных и разумных тождествах) и не выдерживало критериев Канта, установленных для научного познания (различие между феномен и ноумен). В результате объективные социальные законы, которыми Зиновьев заменил марксистские законы исторического развития, были реализованы им как естественные законы, что соответствовало идеологии марксизма-ленинизма.
Критики отмечали противоречие между декларировала научную беспристрастность Зиновьева, его социологический детерминизм и очевидный морализм, веру в свободу воли и этические императивы. Был сделан вывод, что он не ученый, а моралист или писатель. Его социальный детерминизм и идолопоклонство до социологии исключали возможность свободного действия или сопротивления. Отсюда критическое отношение Зиновьева к диссидентам, к их позиции «личного подвига». Зиновьева обвинили в извинениях перед Сталиным и оправдании коллективизации под видом объективности. Его обвиняли в антиисторизме и некоторых взглядах, которые включали идеи, устаревшие в социальной мысли: натуралистическое видение общества, подобное концепции Герберта Спенсера ; представления о неизбежной социальной эволюции (марксизм), прохождении ею определенных этапов; смесь архаичных, марксистских и современных политических концепций. Владимир Берелович пришел к выводу, что социологическую концепцию Зиновьева следует рассматривать не как теорию советского общества, а скорее как проявление «ментальной вселенной», лежащей в основе советского режима и его идеологии. По словам Жоржа Нивы,
Узника своего кошмара, изолированного в его недоказуемом всеведении, ослепленного образом непроницаемого человеческого бестиария, Зиновьев, без сомнения, является одним из самых ярких примеров заточения человека в тоталитарном режиме.
«Научный прогноз» Зиновьева об устойчивости советского коммунизма как социальной системы, неспособной к реформированию, не оправдался. С точки зрения западных исследователей, его опровергли исторические события: Перестройка, распад Советского Союза. Клод Лефор в 1989 году резюмировал:
Я сразу почувствовал в Зиновьеве интеллектуала, склонного к парадоксам, который стремится опровергнуть все устоявшиеся мнения и считает себя способным показать, что это фрагментированное, атомизированное общество в конечном итоге хочет только поддерживать систему, гарантирующую преимущества инертности и коррупции. Я никогда не соглашался с его интерпретацией. События отрицают это.
По словам Филиппа Хэнсона, поворот покойного Зиновьева к критике Запада напоминает эволюцию Герцена и Солженицына, которые, как и Николай Бердяев, сохраняли глубокую привязанность к России. В отличие от Бердяева и Солженицына, Зиновьев руководствовался коммунизмом, рациональностью и обществом. Мыслитель эволюционировал от западничества к славянофильству (Майкл Кирквуд) или к «советскому патриотизму» (Филип Хэнсон), социальному, а не этническому национализму (Зиновьев смеялся над особой «русской духовностью»). Посткоммунистический опус Зиновьева, полагает Хэнсон, упрощенно обобщает незападный мир и преувеличивает неуязвимость Запада; Комментатор сомневался, что Советский Союз был сверхобществом. В то же время результаты социологических опросов об отношении россиян к развалу Советского Союза и произошедшим социальным изменениям во многом подтверждают его видение. По словам Хэнсона, масштабная историческая схема Зиновьева четко выражала и отчасти предвосхищала общественное сознание в современной России, особенно взгляды правящей элиты путинской эпохи: чувство унижения, антиамериканизм и сожаление по поводу краха. Советского Союза. Хотя у Зиновьева не было времени на российских лидеров, он думал так же, как и они, но более четко.
Александр Зиновьев принадлежал к тем советским философам, которые выступали против догмы в науке и гуманитарной мысли 1950-1960-х годов, их горячие дискуссии повлияли на общественное мнение, сформировали взгляды и убеждения советской интеллигенции. Его социологические романы, распространявшиеся в самиздате в период позднего «застоя », способствовали краху официальной идеологии, которая уже изрядно ослабла после забастовок диссидентов и Солженицына. Книги Зиновьева были написаны на злободневную тему, отражали то или иное общественное сознание, поэтому в 80-е их читателями были «западники», в 90-е - «грязники». Его произведения начали публиковаться довольно поздно, после книг Андрея Платонова и Владимира Набокова, но до Солженицына. «Зияющие высоты» разошлись довольно большим тиражом, «Коммунизм как реальность» в 1994 году особого интереса читателей не вызвали. Сложность языка Зиновьева читатели самиздата не заметили; важнее был факт чтения запрещенной литературы; Позже сложный стиль способствовал исчезновению интереса. По словам Константина Крылова, к XXI веку антисоветские книги Зиновьева «попали в ту же помойку, что и вся антисоветская литература» при активном участии их бывших читателей - представителей «либеральной» интеллигенции.
В 1990-е годы в интеллектуальной среде почти не было обсуждения творчества Зиновьева, чему он сам способствовал своими порой опрометчивыми и не всегда продуманными высказываниями. По словам Константина Крылова, российская интеллигенция, как правило, отзывалась о нем с «простотой и брезгливостью», считая его «Иваном, который не умеет пижонски мерцать, не цитирует Фуко и Маркуза» и чьи «гламурные» конструкции не подходят для «дискурса». Представители «либеральной» интеллигенции осудили Зиновьева за его примитивную литературную форму, его предательство либерализма и яростную защиту коммунизма. В то же время его теории заговора о западных «кукловодах» были с готовностью приняты «грязевиками». По словам Владислава Лектерского, социологическая концепция Зиновьева, за редким исключением, не была осмыслена российской академической социологией и философией, хотя образ homo sovieticus использовался в социологических исследованиях Юрия Левады и его последователей. Более поздние работы Зиновьева оказали влияние, в частности, на социолога Андрея Фурсова и политического философа Вадима Цымбурского. В 21 веке возник определенный интерес к наследию Зиновьева. Усилиями Ольги Зиновьевой "Фактор понимания" был посмертно опубликован как его последняя работа. Мыслителю были посвящены том из серии «Русская философия второй половины ХХ века» (2009 г.), сборник воспоминаний «Александр Александрович Зиновьев: опыт коллективного портрета» (2012 г.). Первая кандидатская филологическая диссертация была защищена в 2013 году. В 2016 году в серии «Жизнь замечательных людей» биография Зиновьева была написана историком литературы Павлом Фокиным.
Зиновьев считается независимым русским мыслителем, объединившим философию, логику, социологию, этику, литературу в целостное мировоззрение. Ряд комментаторов полагают, что Зиновьев мыслил не в форме строгих систематических знаний, не с помощью научных концепций, а через образы, метафоры, аллегории, сознательно устраняя разделение между философией и литературой, чтобы наилучшим образом описать реальность. Его работы, особенно позднего периода, часто характеризуют как философскую или социологическую журналистику. Философ Вадим Межуев отмечал крайнюю сложность и противоречивость взглядов Зиновьева, размах его парадоксальной мысли. Написав, пожалуй, «худшую сатиру на советскую систему», он тогда назвал советский период лучшим в истории России, лучшим, что Россия смогла создать. Фигура Зиновьева трагична, он отличался пессимизмом и, вероятно, крайне «трагическим взглядом на историю». Он не без оснований отвергал западное общество («западничество»), но воспринимал Россию неоднозначно, сочетая любовь к России с желанием понять ее с научной точки зрения. Однако Зиновьев не был апологетом настоящего коммунизма и вовсе не считал его идеалом. Наконец, его видение мира было глубоко личным, созданным «из него самого» - многие из его книг не содержали сносок. Поэтому, заключает Межуев, Зиновьеву трудно сравнивать с кем-то, понимать, кому он достался в наследство, в том числе и в русской мысли.
По словам Максима Кантора, Зиновьев стал писателем «из стыда за человеческую природу». и создал многотомную «Историю государства Российского» в форме народного эпоса, охватывающую период от Хрущева до Ельцина; история народной трагедии - дегуманизации и деградации социального и человеческого достоинства, история коллапса и череды бедствий, однако, рассказанная как одна бесконечная шутка. Хроника эпохи распада представляла собой «исследование исследований», посредством двойного исключения описывались идеологические фабрики общества - философы, социологи, номенклатура. По словам Кантора, сказочная эпопея Зиновьева от книги к книге становилась все более банальной, несмешной, плоской и скучной: более поздние произведения на Западе не доходили до уровня «Зияющих высот». Смелые, но научно наивные и ненадежные книги о Западе на самом деле написаны автором о России; реальный Запад никогда не интересовал Зиновьева. Образ Запада был одной из метафор русской жизни - Зиновьев следовал русской эмигрантской мысли, начиная с Герцена.
По мнению российского социолога Нины Наумовой, «Зияющие высоты» были единственной попыткой советской социологии предложить описание советской системы. Российско-американский философ и социолог Олег Хархордин считал «Коммунизм как реальность» лучшим введением в социологию советской жизни, отмечая исключительную «ясность и мощь» зиновьевской концептуализации неформальной деятельности. Хархордин увидел близость своей модели к анализу традиционалистских сообществ Пьера Бурдье и нашел преимущества в модели Зиновьева. Андрей Фурсов приближает творчество Зиновьева к «новой социальной истории», возникшей в 1970-е годы на основе идей Эдварда Томпсона, Мишеля Фуко и других. Это направление рассматривает историю не с точки зрения элит, а со стороны угнетенных. Поэтому Зиновьев, по мнению Фурсова, был в авангарде мировой общественной мысли; «Система Зиновьева» предлагает многообещающий ответ на вопрос о возможности социального знания, которое преодолевает ограниченные взгляды правящих и угнетенных групп (идеология и утопия). Абдусалам Гусейнов считал, что осуществленный Зиновьевский прогноз «Катастрофы» несомненно подтверждает его концепцию советского коммунизма.
Философ Борис Межуев обратил внимание на то, что Зиновьев в конце своего антикоммунизма критиковал Горбачева слева направо. - крылатые, радикальные позиции, считающие перестройку провокацией спецслужб («горбачевщины»). Только в 1989 г. Зиновьев занял позицию архиконсерватизма, впоследствии приложив все усилия, чтобы его ранние взгляды были забыты. Межуев не сомневался в искренности убеждений «выдающегося мыслителя», но отмечал, что даже «лучшие люди России» проявляют характерный для российского менталитета радикализм, инфантилизм, ненависть к умеренности, ненасилию, гармонию и компромисс. По другой точке зрения (Андрей Фурсов), бескомпромиссная и полемическая позиция Зиновьева строилась на «истине - правде народа, истории, поколения», что в русской традиции сблизило мыслителя с Аввакумом. Если Фурсов называл Зиновьева «великим противником», то Максим Кантор считал мыслителя «великим утверждающим», мечтающим об эпопее утопии, преодолении традиции, о целостном, свободном от лжи человеческом существе. По словам Константина Крылова, Зиновьев воспринимал себя одиноким «борцом», действующим в соответствии с ситуацией и считающим свою деятельность полезным служением отвергаемому им обществу. Дмитрий Быков охарактеризовал Зиновьева как человека с «клиническим полным отсутствием страха», конфликтующего эгоцентрика и нонконформиста. С точки зрения Максима Кантора,
Зиновьев дважды был диссидентом: он выступал против социалистической системы, затем - против того, что пришло ей на смену. Он критиковал Россию, затем Запад... [Зиновьев] боролся не с социализмом - а с социальным злом, не за западную цивилизацию - а за гуманизм, не за прогресс - а за истину. Точнее: он защищал конкретный гуманизм - и это в то время, когда абстрактный гуманизм стал общественным паролем. Зиновьев терпеть не мог абстракции: хочешь делать добро - давай, делай сейчас... Зиновьев займет место в истории рядом с Чаадаевым, Герценом, Чернышевским. Он задавал вопросы такого масштаба, и испытывал ту же боль.
(кроме советских ученых степеней и военных медалей)
