Войти
Центральный научно-исследовательский институт судебной психиатрии им. Сербского, также кратко наавшийся Институт Сербского (часть его здания в Москве )В Советском Союзе систематическое политическое пользование психиатрией
Во время руководства Генеральный секретарь Леонид Брежнев, психиатрия использовалась для психиатрической практики, основанное на толковании политической оппозиции или инакомыслие как психиатрическая проблема. выведения из строя и удаления из политических оппонентов («диссидентов»), открыто выражающих убеждения, противоречащие догме. Термин «философская интоксикация», например, широко применяется к психическим расстройствам, диагностированным, когда люди не соглашались с коммунистическими лидерами страны, и со отношение на труды отцов-основателей марксизма-ленинизма Карла Маркса, Фридрих Энгельс и Владимир Ленин - сделали их объектом критики.
Статья 58 - 10 Уголовного кодекса сталинской эпохи », АнтиСоветская агитация », в степени сохранилась в новом Уголовном кодексе РСФСР 1958 года в виде статьи 70 «Антисоветская агитация и пропаганда». В 1967 году в Уголовный кодекс РСФСР был добавлен более слабый закон - статья 190-1 «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советскую политическую и социальную систему». Эти законы часто применяются вместе с системой диагностики психических заболеваний, разработанной академиком Андреем Снежневским. Вместе установили рамки, в нестандартных убеждениях они могут быть легко выявлены как уголовное преступление и основание для психиатрического диагноза.
«Антисоветское» политическое поведение некоторых лиц - откровенное неприятие властей, демонстрация реформы и написание критических книг - были. Также как одновременно преступные действия (например, нарушение статей 70 или 190-1), симптомы психического заболевания (например, «иллюзия реформизма») и подверженные готовому диагнозу (например, «вялотекущая шизофрения »). Категории симптомов пессимизма, достаточными для формального диагноза «вялотекущая шизофрения».
Психиатрическое заключение некоторых людей было вызвано их попытками эмигрировать, распространять или владеть запрещенными документами или книгами, участвовать в протестах и демонстрациях за гражданские права и участие в запрещенной религиозной деятельности. ственного атеизма религиозные убеждения заключенных, в том числе хорошо образованных бывших атеистов, которые приверженцами религиозной веры, считались формами психического заболевания, требуемой лечения. КГБ регулярно отправлял инакомыслящих к психиатрам для постановки диагноза, чтобы избежать неловких публичных испытаний и дискредитировать инакомыслие как продукт дурных умов. Высоко засекреченные правительственные документы, которые стали доступны после распада Советского Союза, подтверждают, что власти сознательно использовали психиатрию как инструмент для подавления инакомыслия.
Согласно "Комментарии" к посту - Закон Российской Федерации о психиатрической помощи, лица, вынужденные проходить лечение в советских психиатрических медицинских учреждениях, имели право на реабилитацию в соответствии с установленной процедурой и могли требовать компенсации. Российская Федерация признала, что до 1991 года психиатрия использовалась в политических целях, и взяла ответственность за жертв «политической психиатрии».
Политическое использование психиатрией в России, тем не менее, продолжается после распада Советского Союза, и правозащитники все еще могут столкнуться с угрозой психиатрического диагноза за их законную гражданскую и политическую деятельность.
Политическое использование психиатрией - это неправильное использование психиатрической диагностики, содержания под стражей и лечения в целях ущемления основных прав человека определенных групп и отдельных лиц в обществе. Это влечет за собой оправдание и помещение граждан в психиатрические учреждения на основании политических, а не основанных на психическом здоровье критериев. Многие авторы, включая психиатров, также используют термины «советская политическая психиатрия» или «карательная психиатрия» для обозначения этого явления.
В своей книге «Карательная медицина» (1979) Александр Подрабинек дал определение «карательная медицина», который отождествляется с «карательной психиатрией», как «инструмент борьбы с диссидентами, которые не могут быть» быть наказаны законными средствами ». Карательная психиатрия не является ни одной предметом, ни психиатрической специальностью, это чрезвычайная ситуация, вызывающая во многих прикладных науках, теалитарные страны. Психиатрическое заключение здравомыслящих людей всегда считается особенно пагубной формой репрессий, а советская карательная психиатрия была одним из ключевых орудий как незаконных, так и законных репрессий.
Как Владимир Буковский и Семен Глузман писал в своем совместном «Руководстве по психиатрии для несогласных»: «Советское использование психиатрии в качестве карательного средства основано на сознательной толковании инакомыслия... как психиатрической проблемы ».
Диагноз психического заболевания может дать государственную лицензию на задержание лиц их воли и настоять на лечение как в интересах задержанного, так и в более широких интересах общества. Кроме того, получение психиатрического диагноза само по себе может расцениваться как угнетение. В монолитном государстве психиатрия номинация, чтобы обойти стандартные юридические процедуры для установления вины или невиновности и политическое заключение без обычной ненависти, своему таким политическим процессам.
В период с 1960-х по 1986 год злоупотребления психиатрии в политических целях было систематическим в Советском Союзе и эпизодическим в других странах Восточной Европы, таких как Румыния, Венгрия, Чехословакия и Югославия. Практика политических диссидентов в психиатрических больницах Восточной Европы и бывшего СССР подорвала доверие к психиатрической практике в этих странах и вызое резкое осуждение со стороны международного сообщества. Психиатры были причастны к нарушению прав человека в разных странах мира, когда определение психического заболевания было расширено и включило политическое неповиновение. Как давно утверждают государственные учреждения и медицинские учреждения иногда классифицируют угрозы властям в периоды политических волнений и нестабильности как форму психических заболеваний. Во многих странах подвергаются жестокому обращению в психиатрических лечебницах.
В Советском Союзе диссидентов часто помещали в психиатрические отделения, обычно называемые психушками. Психушка - русский ироническое уменьшительное от слова "психиатрическая больница". Одной из первых тюремных психушек была тюремная психиатрическая больница в городе Казани. В 1939 году он был передан в ведение НКВД (тайная полиция и предшественник КГБ ) по приказу Лаврентия Берии, руководитель НКВД. Международные правозащитники, такие как Вальтер Райх, которые давно записали методы, с помощью советских психиатров в Психушских больницах диагностировали шизофрению у политических диссидентов. Западные ученые не исследовали ни один аспект советской психиатрии так тщательно, как ее участие в социальном контроле над политическими инакомыслящими.
Еще в 1948 году советские спецслужбы начали интерес к этой области медицины. Один из тех, кто нес полную ответственность за советскую тайную полицию, довоенный генеральный прокурор и государственный обвинитель, заместитель министра иностранных дел Андрей Вышинский, первый приказал использовать психиатрия как инструмент репрессий. Русский психиатр Петр Ганнушкин также считал, что в период жесточайшей классовой борьбы, психиатрия не способна быть репрессивной. Система злоупотребления психиатрией была установлена в конце режима Иосифа Сталина.
Карательная психиатрия не была просто наследием сталинской эпохи, однако, согласно Александр Эткинд. ГУЛАГ, или Главное управление исправительно-трудовых лагерей, был инструментом эффективного рабочего репрессий. Не было настоятельной необходимости альтернативный и более дорогой психиатрическийтель. Злоупотребление психиатрией было естественным продуктом поздней советской эпохи. С середины 1970-х до 1990-х годов структура психиатрической службы СССР соответствовала двойным стандартам в обществе.. Она непосредственно обслуживала власть и власть имущих, и ее возглавлял Московский институт судебной психиатрии, названный в честь Владимира Сербского. ;
Сотни провинциальных больниц объединили элементы обеих систем.
Если кто-то был душевнобольным. затем их отправили в психиатрические больницы и держали там до смерти. Его психическое здоровье было нестабильным, но он не болел постоянно, его характеристики [свидетельство работодателей, партии и других советских учреждений] отправляли в трудовой лагерь или на расстрел. Когда стали делаться намеки на социалистическую законность, было решено привлечь к таких ответственности людей. Вскоре стало очевидно, что предание суду людей, выступавших с антисоветскими речами, только усугубило положение режима. Такие лица больше не рассматривались в суде. Вместо этого они прошли психиатрическую экспертизу и объявлены невменяемыми.
В 1950-х годах психиатры Советского Союза превратились в медицинское подразделение ГУЛАГа. Предшественник более поздних злоупотреблений в психиатрии в Советском Союзе, «Совместное рассмотрение» Академии медицинских наук СССР и Правления Всесоюзной ассоциации неврологов и психиатров проходило с 10 по 15 октября 1951 года. Мероприятие было посвящено предположительно, великому русскому физиологу Ивану Павлову утверждалось, что несколько ведущих нейробиологов и психиатров СССР того времени (среди них Груня Сухарева и Михаил Гуревич ) были виновны в том, что практиковали «антипавловскую, антимарксистскую, идеалистическую [и] реакционную» науку, и это нанесло ущерб советской психиатрии.
Во время совместного заседания выдачи психиатры движимые страхом, они были вынуждены публично признать, что их научная позиция ошибочна, а также по назначению «павловским» доктринам. Этихных заявлений о повиновении публично недостаточно. В заключительной речи Снежневский, ведущий автор доклада Сессии, что обвиняемые психиатры «не разоружились и продолжают оставаться на старых антипавловских позициях», тем самым нанеся «серьезный ущерб Советские психиатрические исследования и практика». Вице-президент Академии медицинских наук СССР обвинил их в «приличному поклоннику американскому лженауки». Те, кто озвучивал эти обвинения на Совместном языке в том числе и Снежневский, отличались карьеристскими амбициями и страхом за собственные позиции. Неудивительно, что многие из них были продвинуты и назначены на руководящие должности после заседания.
Совместное заседание также оказало негативное влияние на нескольких ведущих советских академических нейробиологов, таких как Петр Анохин, Лина Стерн, Иван Бериташвили и Леон Орбели. Их заклеймили как антипавловцев, антиматериалистов и реакционеров, а затем сняли с занимаемых должностей. Помимо испытаний своих лабораторий, некоторые из этих ученых подверглись пыткам в тюрьме. Московская, Ленинградская, Украинская, Грузинская и Армянская школы нейробиологии и нейрофизиологии на какое-то время пострадали из-за этого персонала. Совместное заседание на долгие годы опустошило продуктивные исследования в области нейробиологии и психиатрии. Лженаука взяла под свой контроль.
После предыдущей совместной сессии Академии наук СССР и Академии наук СССР (28 июня - 4 июля 1950 г.) и 10-15 октября В 1951 г. на совместном президиума АМН и Правления Всесоюзного общества невропатологов и психиатров школе Снежневского была отведена ведущая роль. Решение 1950 г. предоставить монополию на психиатрию павловской школы Снежневского было одним из решающих факторов подъема политической психиатрии. Советские врачи по инициативе Снежневского разработали «Павловскую теорию шизофрении» и все чаще применяли эту диагностическую категорию к политическим диссидентам.
«Заключение свободомыслящих здоровых людей в тюрьму. сумасшедшие дома - это духовное убийство, это разновидность газовой камеры, даже более жестокая; пытки убитых людей более злонамеренны и более продолжительны. Как и газовые камеры, эти преступления не будут забыты, и те, кто в них причастен, будут осуждены на все время при жизни и после смерти ». (Александр Солженицын )
Психиатрические диагнозы, такие как диагноз «вялотекущая шизофрения » у политических диссидентов в СССР, использовались в политических целях. Именно диагноз «вялотекущей шизофрении» чаще всего использовался в делах Согласно Глобальной инициативе по психиатрии, одна из новых диагностических категорий была создана для облегчения подавления диссидентов и корнем самообмана психиатров, чтобы успокоить свою совесть, когда врачи действовали как инструмент угнетения во имя политической системы. исполнительному директору Роберту ван Форену, политическое злоупотребление психиатрией в СССР возникло из представлений о том, что люди, выступавшие против советского режима, были психически больными, поскольку существовали нет другого логического объяснения того, почему можно было бы выступать против общества Диагноз «вялотекущая шизофрения» - давняя к онцепция, получившая дальнейшее развитие в Московской психиатрической школе и в частности, ее руководителем Снежневским, предоставила очень удобную основу для объяснения такого поведения.
Согласно научному мнению психиатров, которые сыграли основную роль в разработке этой диагностической концепции, следовали директивам Коммунистическая партия и советских спецслужб, или КГБ, и были хорошо осведомлены о политике Для которых было бы поставлено. Тем не менее, для многих советских психиатров «вялотекущая шизофрения» казалась логическим объяснением, применимым к поведению критиков режима, которые, в своей оппозиции, казалось, были готовы поставить под угрозу свое счастье, семью и карьеру ради реформистских убеждений или идеалов, которые настолько явно расходился с преобладающей социальной и политической ортодоксией.
Снежневский, крупнейший теоретик советской психиатрии и директор Института психиатрии Академии медицинских наук СССР, разработал новую классификацию психических заболеваний. психические расстройства постулируют оригинальный набор диагностических критериев. Тщательно составленное описание вялой шизофрении показало, что психотические симптомы не являются существенными для постановки диагноза, но являются симптомами психопатии, ипохондрии, деперсонализации или тревоги. были центральными в нем. Симптомы, называемые частью «отрицательной оси», включали пессимизм, бедность и конфликт с властями, и сами по себе были достаточны для формального диагноза «вялотекущая шизофрения со скудными симптомами». По словам Снежневского, пациенты с вялой шизофренией могут выглядеть как квази-нормальные, но при этом проявлять минимальные, но клинически значимые изменения личности, которые могут остаться незамеченными для неподготовленного глаза. Таким образом, пациентов с непсихотическими психическими расстройствами или даже людей, не страдающих психическими заболеваниями, можно было легко отнести к диагнозу вялой шизофрении. Наряду с паранойей, вялая шизофрения была диагнозом, наиболее часто используемым для психиатрического заключения несогласных. Согласно теориям Снежневского и его коллег, шизофрения была гораздо более распространенной, чем считалось ранее, поскольку болезнь могла проявляться сравнительно небольшими симптомами и прогрессировать только после этого. Как следствие, шизофрения диагностировалась гораздо чаще в Москве, чем в городах других стран, как сообщало Пилотное исследование шизофрении Всемирной организации здравоохранения в 1973 году. Город с самой высокой распространенностью шизофрении в мире - Москва. В частности, масштабы расширились из-за вялой шизофрении, потому что, по мнению Снежневского и его коллег, пациенты с этим диагнозом могли функционировать почти нормально в социальном смысле. Их симптомы могли быть похожи на симптомы невроза или принимать параноидальный характер. Пациенты с параноидальными симптомами сохраняли некоторое представление о своем состоянии, но переоценивали свое значение и могли проявлять грандиозные идеи реформирования общества. Таким образом, вялотекущая шизофрения может иметь такие симптомы, как «заблуждения реформ», «настойчивость» и «борьба за правду». Как сообщалось, Снежневский диагностировал иллюзию реформации в каждом случае, когда пациент «разрабатывает новый принцип человеческого знания, разрабатывает академию человеческого счастья и многие другие проекты на благо человечества».
В 1960-е годы и 1970-х годов теории, содержащие идеи о реформировании общества и борьбе за истину, и религиозные убеждения не относились к бредовым параноидальным расстройствам практически во всех зарубежных классификациях, но советская психиатрия, исходя из идеологических концепций, относила критику политической системы и предложения к преобразовать эту систему в бредовую конструкцию. Диагностические подходы к зачатию вялотекущей шизофрении и параноидальных состояний с иллюзией реформизма использовались только в Советском Союзе и некоторых странах Восточной Европы.
по тайному приказу КГБ, тысяч социальных и политические реформаторы - советские «диссиденты» - были заключены в психиатрические больницы после того, как им поставили диагноз «вялотекущаяшизофрения », болезнь, сфабрикованная Снежневским и« Московской школой »психиатрии. Американский психиатр Алан А. Стоун заявил, что западная критика советской психиатрии направлена лично против Снежневского, потому что, по сути, несет ответственность за советскую концепцию шизофрении с проявлением «вялого» посредством «реформаторства», включая другие симптомы. Эту диагностическую схему легко применить к несогласным. Снежневский долгое подвергался критике на Западе как образец психиатрического насилия в СССР. Ведущие критики намекали, что Снежневский разработал советскую модель шизофрении и этот диагноз, чтобы превратить политическое инакомыслие в психическое заболевание. Его было предъявлено обвинение в циничной разработке системы диагностики, которое можно было использовать в политических целях, и он сам поставил диагноз или участвовал в серии известных диссидентских дел, и в десятках случаев он лично подписал решение комиссии о невменяемости психически здоровые диссиденты, в том Владимир Буковский, Наталья Горбаневская, Леонид Плющ, Николай Плахотнюк, Петр Григоренко.
Кампания по объявлению политических оппонентов психически больным и отправлению несогласных в психиатрические больницы началась в конце 1950-х и начале 1960-х годов. Как Владимир Буковский пишет о возникновении политического злоупотребления психиатрией, Никита Хрущев считал, что в социалистическом обществе невозможно иметь антисоциалистическое сознание. Всякий раз, когда проявления инакомыслия нельзя было оправдать провокацией мирового империализма или наследием прошлого, они, очевидно, были продуктом душевной болезни. В своей речи, опубликованной в ежедневной газете Правда 24 мая 1959 года, Хрущев сказал:
Преступление - это отклонение от общепризнанных норм поведения, часто вызываемое психическим расстройством. Могут ли в коммунистическом обществе быть болезни, нервные расстройства у определенных людей? Очевидно, да. Если это так, то будут и обиды, характерные для людей с ненормальным умом. О тех, кто на этом основании может начать призывать к оппозиции коммунизму, мы можем сказать, что их психическое состояние явно ненормальное.
Юрий Андропов (1914–1984), председатель КГБ и Генеральный секретарь КПСС Имеющиеся доказательства подтверждают вывод о том, что система политического злоупотребления психиатрией была тщанием КГБ, чтобы избавить СССР от нежелательных элементов. Согласно нескольким доступным документам и сообщению бывшего генерала Пятого (диссидентского) управления КГБ Украины Роберту ван Ворену, политическое использование психиатрией как систематический метод репрессий было разработано Юрием Андроповым вместе с избранной группой соратников..
Андропов отвечал за широкомасштабное применение психиатрических репрессий с момента своего назначения главой КГБ. Он стал председателем КГБ 18 мая 1967 года. 3 июля 1967 года он выступил с предложением создания Пятого управления (идеологической контрразведки) в рамках КГБ для борьбы с внутриполитической оппозицией советскому режиму. Управление было создано в конце июля и занималось делами КГБ по всем советским диссидентам, включая Андрея Сахарова и Александра Солженицына. В 1968 году председатель КГБ Андропов издал ведомственное распоряжение «Задача органов государственной безопасности в борьбе с идеологическим саботажемом», в котором КГБал к борьбе с диссидентами и их империалистическими хозяевами. Его целью было «уничтожение инакомыслия во всех его формах», и он настаивал на том, что касается позиции капиталистических стран в прав человека и их критика Советского Союза и его собственной политики в области прав человека с этими позициями были лишь частично широкомасштабный империалистический заговор с целью подорвать основы Советского государства. Аналогичные идеи можно найти в книге «Речи и сочинения Андропова», опубликованной в 1983 году, когда он стал Генеральным секретарем КПСС:
[w] hen, анализируя основные тенденции современной буржуазной критики [советской] политики в области прав человека. вынужден сделать вывод, что, хотя эта критика замаскирована «заботой» о свободе, демократии и правах человека, на самом деле оналена против социалистической сущности советского общества...
29 апреля 1969 года Андропов представил в Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза подробный план создания сети психиатрических больниц, которые будут защищать «Советское правительство и социалистическое правительство». заказ »от несогласных. Чтобы убедить своих коллег по Политбюро в опасности, исходящей от душевнобольных, Андропов распространил доклад из Краснодарского края. Было принято секретное постановление Совета Министров СССР. Предложение Андропова использовать психиатрию для борьбы с инакомыслящими было принято и реализовано.
В 1929 году в СССР было 70 психиатрических больниц и 21 103 психиатрических койки. К 1935 году их количество увеличилось до 102 психиатрических больниц и 33 772 психиатрических коек, а к 1955 году в Советском Союзе насчитывалось 200 психиатрических больниц и 116 000 психиатрических коек. Советские власти быстрыми темпами темпами строили психиатрические больницы и увеличивали количество коек для пациентов с нервными и психическими заболеваниями: с 1962 по 1974 год количество коек для психиатрических больных увеличилось с 222 600 до 390 000 человек. Ожидается, что такое увеличение количества психиатрических коек будет продолжаться до 1980 года. На протяжении всего периода доминирующая тенденция в советской психиатрии противоречила энергичная попытка в западных странах лечить как больше пациентов амбулаторно, а не лечить. в стационаре.
15 мая 1969 г. вышло постановление Правительства СССР (№ 345–209) «О мерах по предупреждению опасного поведения (действий) психически больных». Это указало практику задержания нежелательных лиц психиатрами. Советским психиатрам сказали, кого они должны обследовать, и заверили, что они могут задержать этих людей с помощью полиции или заманить их в больницу. Таким образом, психиатры выступили в роли следователей и офицеров, проводящих аресты. Врачи сфабриковали диагноз, требующий заключения под стражу, и не требовалось решения суда для помещения человека в психиатрическое учреждение на неопределенный срок.
К концу 1950-х годов заключение в психиатрическое учреждение стало наиболее распространенным методом лечения. наказание политических оппозиций. В 1960-х и 1970-х годах судебные процессы инакомыслящими и их направлениями для «лечения» в специальных психиатрических больницах, находящиеся под контролем и надзором МВД, стали достоянием гласности, и мир узнал о в целом «психиатрического террора», которые категорически отрицали деятельность. институт Сербского. Основная часть психиатрических репрессий период с конца 1960-х до начала 1980-х годов. В качестве Генерального секретаря КПСС с ноября 1982 года по февраль 1984 года Юрий Андропов проявил мало терпения к бытовым недовольствам и продолжил брежневскую постановление несогласных в психиатрические лечебницы.
Политические диссиденты обычно обвиняют по статьям 70 (агитация и пропаганда против советского государства) и 190-1 (распространение ложных измышлений, порочащих советское государство и общественный строй) Уголовного кодекса РСФСР. Судебным психиатрам было предложено обследовать правонарушителей, чье психическое состояние было сочтено следователями ненормальным.
Практически в каждом случае диссиденты были допрошены в Центральном научно-исследовательском институте судебной психиатрии им. Сербского в Москве, где лица, преследуемые в суде за совершение преступлений подверглись судебно-психиатрической экспертизе. После сертификации обвиняемые и осужденные были отправлены на принудительное лечение в специальных психиатрических больницах, контролируемых министерством внутренних дел права (МВД) Российской Советской Федеративной Социалистической системы.
Обвиня не имел обжалования. Право было предоставлено их родственникам или другим лицам, привлеченным к оценке, как все психиатры считались независимыми и заслуживающими доверия перед законом.
По словам диссидента-поэта. Наум Коржавин, атмосфера в Институте Сербского в Москве изменилась почти в мгновение ока, когда Даниил Лунц возглавил Четвертый отдел (также известный как Политический отдел).). Раньше психиатрические отделения считались «убежищем» от отправки в ГУЛАГ. Теперь эта политика изменилась. Первые сообщения о госпитализации инакомыслящих по немедицинским причинам к началу 1960-х годов, вскоре после того, как Георгий Морозов был назначен директором Института Сербского. И Морозов, и Лунц были лично причастны к многочисленным известным делам и были печально известными злоупотребляющими в политических целях. Заключенные Большинство, по словам Виктора Некипелова, охарактеризовали Даниила Лунца как «не лучше, чем криминальные врачи, которые использовали бесчеловечные эксперименты над заключенными в нацистских концлагерях."
. временных тюрем в течение двух или трех недель, приуроченных к Дню 7 ноября (Октябрьская революция ) и Первомай, для изоляции «социальных опасностей» лиц, которые могут быть нарушены публичным протестом или проявление другого девиантного поведения.
В 1960-е годы выросло энергичное движение протеста против злоупотреблений психиатрией в СССР. Политические злоупотребления психиатрией в Советском Союзе были осуждены в ходе Конгрессов Всемирной психиатрической ассоциации в Мехико (1971), Гавайях (1977), Вена (1983) и Афины (1989). Кампания по искоренению политического злоупотребления психиатрией в СССР была ключевым эпизодом холодной войны, нанеся непоправимый урон престижу медицины в Советском Союзе.
Проанализировав более 200 хорошо подтвержденных случаев, охватывающих период 1962–1976 годов, Сидней Блох и Питер Реддэуэй разработали классификацию жертв советских психиатрических злоупотреблений. Они были классифицированы как:
Сторонники прав человека и демократизации, по словам Блоха и Реддэуэя, составляли около половины диссидентов, репрессированных с помощью психиатрии. Националисты составляли примерно десятую часть диссидентов, лечившихся психиатрическими методами. Потенциальные эмигранты составляли около пятой части диссидентов, подвергшихся преследованию с помощью психиатрии. Люди, задержанные только по причине религиозной деятельности, составили около пятнадцати процентов пациентов-диссидентов. Граждане, неудобные для властей из-за их "упорных" жалоб на бюрократические эксцессы и злоупотребления, составили около пяти процентов диссидентов, подвергшихся психиатрическому насилию.
В 1985 году Питер Реддэуэй и Сидни Блох представил документальные данные примерно о пятистах случаях в своей книге «Советское психиатрическое насилие».
На основе имеющихся данных и материалов, накопленных в архивах Международная ассоциация политического использования психиатрии, можно с уверенностью заключить, что тысячи инакомыслящих были госпитализированы по политическим причинам. С 1994 по 1995 год следственная комиссия московских психиатров изучила записи пяти тюремных психиатрических больниц в России и обнаружила около двух тысяч случаев политического злоупотребления психиатрией только в этих больницах. В 2004 году сказал, что был удивлен фактами, полученными им из официальных засекреченных сверхсекретных документов ЦК КПСС, КГБ и МВД. По его подсчетам, основанным на обнаруженных им документах, около 15 тысяч человек содержались за политические преступления в психиатрических больницах, подконтрольных МВД. В 2005 году, ссылаясь на Архив ЦК КПСС и записи трех специальных психиатрических больниц - Сычевской, Ленинградской и Черняховской больниц, куда правозащитники получили доступ в 1991 году, Прокопенко пришел к выводу, что психиатрия применялась в качестве меры наказания. около 20 тысяч человек по чисто политическим причинам. По словам Прокопенко, это лишь малая часть общей картины. Данные об общем количестве людей, которые содержались во всех шестнадцати тюремных больницах и 1500 «открытых» психиатрических больницах, остаются неизвестными, поскольку части архивов тюремных психиатрических больниц и больниц в целом засекречены и недоступны. Цифра от пятнадцати до двадцати тысяч политических заключенных в психиатрических больницах, находящихся в ведении МВД СССР, была впервые представлена Прокопенко в книге 1997 года «Безумная психиатрия», которая была переиздана в 2005 году.
Показателем масштабов политического злоупотребления психиатрией в СССР является расчет Семена Глузмана, согласно которому процент «психически больных» среди обвиняемых в так называемой антисоветской деятельности доказал во много раз выше, чем среди уголовных преступников. Советские психиатры уделяли политическим заключенным больше внимания обычным уголовным преступникам. Это следует из следующего сравнения: 1-2% всех судебно-психиатрических экспертов, проведенных Институтом Сербского, были на обвиняемых в антисоветской деятельности; осужденные диссиденты в пенитенциарных учреждениях составили 0,05% от общего количества осужденных; 1–2% в 40 раз больше 0,05%.
По словам Виктора Лунеева, борьба с инакомыслием действовала на гораздо большем количестве слоев, чем зафиксировано в приговоре суда. Мы не знаем, сколько спецслужб находилось под наблюдением, привлекалось к уголовной ответственности, арестовывалось, отправлялось в психиатрические больницы или кого уволили с работы и всячески ограничивали в осуществлении своих прав. Объективная оценка общего числа репрессированных невозможных без фундаментального анализа архивных документов. Сложность состоит в том, что необходимые данные очень разнообразны и не могут быть найдены в одном архиве. Они разбросаны между Государственным архивом РФ, архивом Госкомстата РФ (Госкомстат ), архивом МВД РФ (МВД России ), ФСБ России, Генеральная прокуратура РФ и Российский военно-исторический архив. Другие документы хранятся в архивах 83 субъектов Российской Федерации, в городских и региональных архивах, а также в архивах бывших советских республик, ныне 11 независимых стран Содружество Независимых Государств или три страны Балтии (Прибалтика ).
Архивы МВД СССР (МВД ) и Здравоохранения (<350) По российскому психиатру, масштабным злоупотреблениям в прошлом, использованием психиатрических доктрин тоталитарное государство было все скрыто.>Минздрав СССР ), а также Институт судебной психиатрии им. Сербского, который между ними есть свидетельства о расширении психиатрии и правила, регулирующие это расширение, остаются закрытыми для исследователей, говорит Гушанский. Дэн Хили разделяет его мнение о том, что злоупотребление советской психиатрией при Сталине, что еще более болеематично, в 1960-1919 гг., 80-е годы остаются малоизученными: основными архивами по-прежнему засекречен о и недоступно. Сотни файлов на людей, прошедшие судебно-психиатрическую экспертизу в институте Сербского в сталинские времена, находятся на полках строго засекреченного архива в его подвале, где Глузман видел их в 1989 году. Все отмечены цифрами без имен и фамилий, а также каких-либо биографических данных. они неизученный и недоступный исследователям.
Анатолий Собчак, бывший мэр Санкт-Петербурга, писал:
Масштаб применения методов репрессивной психиатрии в СССР составляет о чем свидетельствуют неумолимые и цифры. Руководство партии во главе с Алексеем Косыгиным принимает в 1978 году решение о создании 80 психиатрических больниц и 8 специальных психиатрических учреждений в дополнение к уже существующим. Их строительство предполагалось завершить к 1990 году. Они должны были быть построены в Красноярске, Хабаровске, Кемерово, Куйбышеве, Новосибирск и другие районы Советского Союза. В ходе преобразований, произошедших в стране в 1988 году, пять тюремных больниц были переданы из состава МВД в ведение Министерства здравоохранения, а еще пять были закрыты. Спешно заметали следы реабилитации пациентов, в том числе умственно отсталых (за год из психиатрического реестра было исключено не менее 800 000 пациентов). Только в Ленинграде в 1991 и 1992 годах были освобождены и реабилитированы 60 000 человек с диагнозом психического заболевания. В 1978 году 4,5 миллиона человек по всему СССР были зарегистрированы как пациенты психиатрических больниц. Это было эквивалентно населению многих цивилизованных стран.
В исследовании причин злоупотребления психиатриейилось в течение пяти лет на основе государственного архивов. Повторно обследовано 60 человек. Все были гражданами Украины, осуждены за политические преступления и госпитализированы на территории Украины. Оказалось, что ни один из них не нуждался в психиатрическом лечении.
Александр Яковлев (1923–2005), глава комиссии по реабилитации жертв репрессий С 1993 по В 1995 году в комиссии по реабилитации жертв репрессий разрабатывался указанием президента о мерах по предотвращению злоупотреблений психиатрией в будущем. Для этого Анатолий Прокопенко отобрал подходящие архивные документы и по просьбе Владимира Наумова, руководитель отдела исследований и публикаций комиссии Эммануила Гушанского составил отчет. Он сопоставил архивные данные, представленные Гушанскому, полученными во время его посещений, проведенными совместно комиссией Независимой психиатрической ассоциацией России, в нескольких психиатрических больницах строгого режима (бывшие специальные больницы под контролем МВД). Однако когда были готовы материалы для обсуждения в Комиссионной комиссии по реабилитации репрессий, работа остановилась. Документы не дошли до глав комиссии Александр Яковлев.
Отчет о политическом злоупотреблении психиатрией, подготовленный по заказу комиссии Гушанским с помощью Прокопенко, остался невостребованным и даже Независимый психиатрический журнал (Независимый Психиатрический Журнал ) не публиковал. Московский исследовательский центр по правам человека во главе с Борисом Альтшулером и Независимая психиатрическая ассоциация России, президентом Юрий Савенко, попросили Гушанский опубликовать материалы. архивные документы по карательной психиатрии, но не проявили этого к интересса. Публикация таких документов, как продиктована потребителями сегодняшнего дня и тем, эффективны психиатрия, снова вызвать немедицинских целей.
В своей отчете 2000 года Комиссия по реабилитации политических репрессий включила только четыре политическим злоупотреблением психиатрией:
Комиссия также рассмотрела такой сложный, социально значимый вопрос, как использование психиатрии в политических целях. Собранные документы и материалы позволяют говорить о том, что внесудебная процедура госпитализации в психиатрические больницы используется для принудительной госпитализации лиц, поведение власти расценили как «подозрительное» с политической точки зрения. По неполным данным, за годы Советской власти в психиатрические страны незаконно помещены тысяч человек. Реабилитация этих людей ограничивается, в лучшем случае, исключением их сегодня из реестра психиатрических больных, и обычно остается таковой из-за пробелов в законодательстве.
В 1988 и 1989 годах были исключены около двух миллионов человек. психиатрический регистр по запросу западных психиатров. Это было одним из условий повторного приема советских психиатров во Всемирную психиатрическую ассоциацию. Юрий Савенко приводит разные цифры в разных публикациях: около миллиона, до полутора миллионов, около полутора миллионов человек исключены из психиатрического реестра. Михаил Буянов привел цифру в более двух миллионов человек, исключенных из психиатрического реестра.
В 1990 году Психиатрический бюллетень Королевского колледжа психиатров опубликовал статью «Принуждение в психиатрии: благословение или проклятие?» русского психиатра Анатолия Корягина. Он содержит анализ использования психиатрией и дополнительных аргументов. Как писал Корягин, в диктаторском государстве с тоталитарным режимом, таким как СССР, всегда служили не цели саморегулирования жизни общества, а были одними из главных рычагов манипулирования обществом. поведение испытуемых. Каждый советский гражданин постоянно считался государственной собственностью и рассматривал не как цель, а как средство для достижения целей правителей. С точки зрения государственного прагматизма, психически больной человек считался обузой для общества, он расходует материальные средства государства без вознаграждения и ничего не производит и даже может нанести вред. Таким образом, Советское государство никогда не принимает законодательные меры, защищающие материальную и правовую часть жизни. Только инструкции юридического и медицинского ведомств оговаривали правила обращения с психически больными и применяли к ним санкции. Человек с психическим расстройством автоматически лишается всех прав и полностью зависит от воли психиатров. Практически любой мог пройти психиатрическое обследование на самых бессмысленных основаниях, а поставленный диагнозл его в бесправного человека. Именно отсутствие юридических и гарантийных благоприятствовало действующей в стране системе репрессивной психиатрии.
По словам американского психиатра Олега Лапшина, в России до 1993 г. не было какого-либо специального законодательства в области психического здоровья, кроме несогласованного. инструкции и статьи статьи уголовного и административного права, приказы Минздрава СССР. В Советском Союзе любой психиатрический пациент мог быть госпитализирован по требованию его старосты, родственников или по указанию районного психиатра. В этом случае или несогласие пациента не имело значения. Продолжительность лечения в психиатрической больнице также полностью зависела от психиатра. Все это сделало злоупотребление психиатрией для подавления тех, кто выступал против политического режима, и породило порочную практику игнорирования прав психически больных.
По словам Юрия Савенко, президента Независимой психиатрической больницы. Объединение России (АПИ) карательной психиатрии возникает на вмешательстве трех основных факторов:
Их система взаимодействия носит в основном социологический характер: наличие статьи Уголовного кодекса о клевете на государственную систему неизбежно приводит к отправке процент граждан на судебно-психиатрическую экспертизу. Таким образом, не сама психиатрия является карательной, а тоталитарное государство использует легкость психиатрию в карательных целях.
Согласно Ларри Гостину, первопричиной проблемы было само государство. Советская криминальная система радикально расширила определение опасности, охватив как «политические», так и обычные физические типы «опасности». Как отмечают Блох и Реддэуэй, не существует объективных надежных критериев для определения того, будет ли поведение человека опасным, и подходы к определению опасности сильно различаются среди психиатров.
Ричард Бонни, профессор права и медицины в Юридический факультет Университета Вирджинии открыл деформированный характер советской психиатрической профессии как одно из объяснений того, почему ее так легко склоняли к репрессивным целям государства. гражданское общество и, в частности, независимые профессиональные организации отделены от государства, что является одним из наиболее существенных уроков того периода.
Согласно Норману Сарториусу, бывшему президенту Всемирная психиатрическая ассоциация, политическое злоупотребление психиатрией в бывшем Советском Союзе способствовало тому, что в национальной класси версии были включены категории, которые можно использовать для обозначения несогласных, которые вводят его принудительно заключат в тюрьму и поместят в психиатрические больницы для «лечения». Даррел Региер, заместитель целевой группы DSM-5, придерживается аналогичного мнения, что политическое злоупотребление психиатрией в СССР было поддержано существованием классификации, разработанной в Советском Союзе и использовавшейся организации психиатрического лечения и ухода. В этой классификации были поставлены диагнозы, которые были поставлены политическим инакомыслящим и привели к вредному принудительному лечению.
По словам московского психиатра Александра Данилина, так называемый «нозологический» подход в московской психиатрической школе, установленный Снежневским, сводится к умению поставить единственный диагноз - шизофрения; психиатрия. психиатр профессор Юрий Нуллер отмечает, что концепция школы Снежневского позволяет психиатрам рассматривать, например, шизоидную психопатию и даже шизоидные черты характера еще раньше, задержавшими их развитие, этапы неизбежного прогредиентного процесса, а не как личностные черты, присущие отдельному человеку, динамика которых может зависеть от различных факторов. То же самое относится и к ряду других расстройств личности. Это повлекло за собой расширенную диагностику вялой (неврозоподобной, психопатоподобной) шизофрении. Несмотря на противоречивых предпосылок и в соответствии с традициями тогдашней советской, гипотеза Снежневского сразу же приобрела статус догмы, который позже был преодолен в других дисциплинах, но прочно закрепился в психиатрии. Концепция Снежневского с ее догматизмом оказалась психологически комфортной для многих психиатров, избавить их от сомнений при постановке диагноза. Это таило в себе большую опасность: любое отклонение от нормы, установленной врачом, можно рассматривать как раннюю фазу шизофрении со всеми вытекающими последствиями. Это привело к появлению широких возможностей для добровольных и недобровольных злоупотреблений психиатрией. Однако Снежневскому не потребовалось гражданского и научного мужества, чтобы пересмотреть свою концепцию, которая явно зашла в тупик.
Согласно некоторым характеристикам советской психиатрии, которые были искажением стандартной психиатрической практики, были неправильные диагнозы диссидентов Райху. логика, теория и практика.
Согласно Семену Глузману, использование психиатрией для подавления инакомыслия основано на состоянии психиатрии в тоталитарном государстве. Психиатрическая парадигма тоталитарного государства виновна в том, что она расширилась до сфер, изначально не относящихся к психиатрической компетенции. Психиатрия как социальный институт, сформированный и функционирующий в тоталитарном государстве, не может быть тоталитарным. Такая психиатрия подчинена принципу двух разнонаправленным: уход и лечение психически больных граждан, с одной стороны, и психиатрическое подавление людей, проявляющее политическое или идеологическое несогласие, с другой. В условиях тогоалитарного государства появились независимые психиатры, но эти немногие не могут изменить ситуацию, в которых тысячи других, воспитанные на неверных псевдонаучных концепциях и страхе перед настоящим, искренне поверит, что раскованное, свободное мышление гражданина - симптом безумия. Глузман выделяет следующие шесть предпосылок для непреднамеренного участия врачей в злоупотреблениях:
Глузман говорит, что, конечно, может быть другой подход к проблеме, выраженный Мишель Фуко. Согласно Майклу Перлину, Фуко в своей книге Безумие и цивилизация задокументировал историю использования институциональной психиатрии в качестве политического инструмента, исследовал расширенное использование государственных больниц во Франции в 17 веке. и пришел к выводу, что «заключение [было] ответом на экономический кризис... снижение заработной платы, безработица, нехватка монет», и к 18 веку психиатрические больницы удовлетворили «неотложную экономическую и моральную потребность в заключении.. "
В 1977 году британский психиатр Дэвид Купер задал Фуко тот же вопрос, который Клод Бурде ранее задавал Виктору Файнбергу во время пресс-конференции. дано Файнбергом и Леонидом Плющем : когда в СССР есть весь пенитенциарный и полицейский аппарат, который может взять на себя ответственность за кого угодно и который сам по себе совершенен, зачем они используют психиатрию? Фуко ответил, что речь идет не об искажении использования психиатрии, а о ее фундаментальном проекте. В обсуждении «Конфайнмент, психиатрия, тюрьма» Фуко заявляет, что сотрудничество психиатров с КГБ в Советском Союзе было не злоупотреблением лекарствами, а очевидным случаем и «конденсацией» «наследственности» психиатрии, «усилением, окостенением структура родства, которая никогда не переставала функционировать ». Фуко считал, что злоупотребление психиатрией в СССР 1960-х было логическим продолжением вторжения психиатрии в правовую систему. В беседе с Жаном Лапланшем и Робертом Бадинтером Фуко говорит, что криминологи 1880-1900-х годов начали говорить на удивительно современном языке: «Для преступника преступление не может быть преступлением, но ненормальным., нарушенное поведение. Если он расстраивает общество, то это потому, что он сам расстроен ». Это привело к двояким выводам. Во-первых, «судебный аппарат больше не нужен». Судьи, как люди закона, разбираются в таких сложных, чуждых юридических вопросах, чисто психологических вопросах не лучше, чем уголовные. Поэтому судебный аппарат следует заменить комиссиями психиатров и врачей. И в этом ключе предлагались конкретные проекты. Во-вторых, «мы должны обязательно лечить этого человека, который опасен только потому, что он болен. Но в то же время мы должны защищать общество от него». Отсюда возникает идея психической изоляции со смешанной функцией: лечебной и профилактической. В 1900-х годах эти проекты вызвали очень живую реакцию европейских судебных и политических органов. Однако они нашли широкую область применения, когда Советский Союз стал одним из самых распространенных, но ни в коем случае не исключительных случаев.
Согласно американскому психиатру Джонасу Робичеру, психиатрия играет роль в контроле девиантного поведения в течение триста лет. Бродяги, «оригиналы», эксцентрики и бездомные странники, которые мало вредили, но доставляли беспокойство обществу, в котором они жили, были, а иногда и остаются, помещены в психиатрические больницы или лишены своих законных прав. Некоторые критики психиатрии рассматривают эту практику как политическое использование психиатрии и считают, что психиатрия способствует экономии времени.
Как указывают Владимир Буковский и Семен Глузман, среднему советскому психиатру трудно понять, как диссидент плохо приспособился к жизни. Советское общество. В этом взгляде на инакомыслие нет ничего удивительного - в советском сознании царило конформность; общественная нетерпимость к нонконформистскому поведению всегда пронизывала советскую культуру; и порог отклонения от обычаев также был низким.
Примером низкого порога является точка донецкого психиатра Валентина Пехтерева, который утверждает, что психиатры говорят о необходимости адаптации к общества, оценивают уровень социального функционирования человека, его способность адекватно проверять действительность и т. д. По словам Пехтерева, эти выступления в упор бьют по диссидентам и революционерам, потому что все они плохо функционируют в обществе, с трудом приспосабливаются к нему ни изначально, ни после повышения требований. Они превращают свою неспособность адаптироваться к обществу во представление о том, что компания делает шаг вперед и только они знают, как помочь компании реструктурировать себя. Диссиденты рассматривают случаи личной неприспособленности как доказательство общественного неблагополучия. Чем больше таких случаев, тем легче представить их личное неблагополучие как публичное. Они кусают общество, которое их кормит, за руку только потому, что им не отведено подходящее место в обществе. В отличие от диссидентов, психиатры разрушают трудно сформировавшуюся оборонительную установку у диссидентов, считая "общественное благополучие" личным. Психиатры вырезают зубы у диссидентов, заявляя, что они не должны кусать кормящую руку общества только потому, что крошечной группе диссидентов плохо на их месте. Психиатры заявляют о необходимости лечить не общество, а диссидентов, и стремятся улучшить общество, сохраняя и улучшая психическое здоровье его членов. Прочитав книгу «Институт дураков» Виктора Некипелова, Пехтерев пришел к выводу, что обвинения в адрес психиатров звучат из уст незначительной, но шумной части сокамерников, которые, насытившись пирожными, притворяются страдальцами.
Согласно ответу Роберта ван Ворена, Пехтерев в своей статье снисходительно утверждает, что Институт Сербского был не таким уж плохим местом и что Некипелов его преувеличивает и клевещет, но Пехтерев, поступая таким образом, упускает из виду главное: условия жизни в Институт Сербского был неплох, прошедшие там психиатрическую экспертизу были в определенном смысле «в отпуске» по сравнению с условиями жизни ГУЛАГа; и все же всем было известно, что Институт Сербского был больше, чем «вратами ада», откуда людей отправляли в специализированные психиатрические больницы в Черняховске, Днепропетровске, Казань, Благовещенск и это еще не все. Их жизнь превратилась в невообразимый ужас с ежедневными пытками, принудительным применением наркотиков, избиениями и другими формами наказания. Многие сошли с ума, не выдержали происходящего, некоторые даже погибли во время «лечения» (например, шахтер из Донецка Алексей Никитин). О жизни в психиатрическом ГУЛАГе написано много книг и мемуаров, и каждый раз при их чтении нас охватывает дрожь. Советский психиатрический террор по своей жестокости и нацеленный на психически больных как наиболее уязвимую группу общества не имел ничего общего с программами нацистской эвтаназии. Наказание в виде помещения в психиатрическую лечебницу было столь же эффективным, как и заключение в мордовских концлагерях, за психологическое и физическое насилие над людьми. Новейшая история СССР должна получить широкую огласку, чтобы дать обществу иммунизацию против возможных повторений советской практики политического злоупотребления психиатрией. Проблема остается весьма актуальной.
По словам Федора Кондратьева, эксперта Центра Сербского и сторонника Снежневского и его коллег, разработавших концепцию вялой шизофрении в 1960-х годах, арестованные КГБ по УК РСФСР Статьи 70 («Антисоветская агитация и пропаганда»), 190-1 («Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советское государство и общественный строй») составляли в те годы основную группу, на которую нацелился период использования психиатрии. в политических целях. Именно их начали искать «психопатологические механизмы» и, следовательно, психическое заболевание, которое дало основание признать обвиняемого недееспособным, отстранить его от явки и защиты в суде, а затем отправить его на принудительное лечение. в специальную психиатрическую больницу МВД. Беда (а не вина) советской психиатрической науки заключалась в ее теоретической сверхидеологизации в результате строгого требования строго исключить любые отклонения от «исключительно научной» концепции марксизма-ленинизма. Это проявилось, в частности, в том, что советская психиатрия при тоталитарном режиме считала проникновение во внутреннюю жизнь больного человека ошибочной психологизацией, экзистенционализацией. В этой связи никто не допускал возможности того, что человек может вести себя «иначе, чем другие», не только из-за своего психического заболевания, но только на основании его моральных установок, согласующихся с его совестью. Это повлекло за собой следствие: если против политической системы выступает другой человек, отличный от всех, нужно искать «психопатологические механизмы» его несогласия. Даже в тех случаях, когда катамнез подтверждал правильность диагноза шизофрении, это не всегда означало, что причиной несогласия были психические расстройства и, тем более, что «от этого» нужно было проводить принудительное лечение в специальных психиатрических больницах. Что кажется важным, так это еще один факт, что психически больные могли также противостоять тоталитаризму, отнюдь не из-за своих «психопатологических механизмов», но как люди, которые, несмотря на диагноз шизофрении, сохранили моральные гражданские ориентиры. Кондратьев говорит, что любой больной шизофренией мог бы быть диссидентом, если бы его совесть не могла молчать.
По словам петербургского психиатра Владимира Пшизова, что касается карательной психиатрии, природа психиатрии такова, что использование психиатров против оппонентов властей всегда соблазнительно для властей, потому что, казалось бы, можно не принимать во внимание мнение человека, которому поставили диагноз. Поэтому вопрос всегда будет оставаться актуальным. Хотя у нас нет государственной политики использования психиатрии для репрессий, психиатры и бывшие психиатры номенклатуры сохранили те же оперативные рефлексы.
Как отмечает украинский психиатр Ада Коротенко, использование психиатрии карательная психиатрия позволила избежать судебной процедуры, в ходе которой обвиняемые могли заявить о невозможности публичного выступления и нарушении их гражданских прав. Постановка психиатрического диагноза небезопасна и может быть основана на предубеждении. Более того, при диагностикепсихических заболеваний в качестве аргументов используются субъективные нечеткие диагностические критерии. Отсутствие четких диагностических критериев и конкретных стандартов диагностики применения карательной психиатрии к энергичным и одаренным гражданам, не согласным с властями. В то же время большинство психиатров полагается, что такой неправильный диагноз менее опасен, чем отсутствие диагноза опасного заболевания.
Немецкий психиатр Ханфрид Гельмхен говорит, что неопределенность диагноза подвержена влиянию не только медицинского характера, например, политическому влиянию. как это было в случае с советскими инакомыслящими, которые душили психиатрическим диагнозом, особенно «вялотекущей шизофренией», чтобы увести их от общества в специальных психиатрических больницах.
По словам российского психолога Дмитрия Леонтьева, карательная психиатрия в Советском Союзе была основана на предположении, что только сумасшедшая может идти против общественных догм и искать истину и справедливость.
К. Фулфорд, А. Смирнов и Э. Сноу заявляет: «Следовательно, важным фактором уязвимости для использования психиатрией является субъективный характер наблюдений, от которых в настоящее время зависит психиатрический диагноз». Обеспокоенность по поводу политического злоупотребления психиатрией как тактики использования инакомыслия регулярно высказывалась американским психиатром Томасом Сасом, и оннул, что эти авторы, которые правильно подчеркнули ценностную природу психиатрической роли диагнозов и субъективные характер психиатрических классификаций, отказался признать психиатрической власти. Музыковеды, драматические критики, историки искусства и многие другие ученые также свои собственные субъективные теории; однако из-за отсутствия узаконенной власти над людьми их классификация не ведет к лишению собственности, свободы или жизни. Например, классификация красоты пластическим хирургом субъективна, но пластический хирург не может лечить свою пациентку без согласия пациента. В основе политической медицины лежит принуждение, маскирующееся под лечение. Что превращает принуждение в терапию, так это то, что врачи диагностируют состояние человека как «болезнь», объявляют вмешательство, которое они оказывают жертве, «лечением», законодатели и судьи узаконивают эти категоризации как «болезни» и «лечение». Точно так же врачи- евгеники выступали за определенных людей как форму лечения как общества, так и пациентов задолго до прихода нацистов к власти. Сас утверждал, что представление западных психиатров, громко осуждающих советских коллег за злоупотребление профессиональными стандартами, было в степени проявлением лицемерия. Психиатрическое насилие, как люди, обычно связанные с практикой в бывшем СССР, было связано не с неправильным использованием психиатрических диагнозов, а с политической политической властью, заложенной в социальной роли психиатра как в демократических, так и в тоталитарных обществах. Психиатрические и юридически подходящие лица для принудительной психиатрической госпитализации всегда были «диссиденты». Изменились содержание и контуры инакомыслия. До Гражданской войны в США инакомыслие выражалось в том, что он негр и хотел сбежать из рабства. В Советской России инакомыслие было выражено желанием «реформировать» марксизм или эмигрировать, чтобы спастись от него. Как выразился Сас, «классификация рабовладельцами и работорговцами определенных лиц как негров была научной в том смысле, что белых редко относили к черным. Но это не предотвратило «злоупотребление» такой расовой классификацией, потому что (что мы называем) его злоупотребление было, по сути, его использованием. "Сотрудничество между психиатрией и государством приводит к тому, что Сас называет" терапевтическим государством ", система, в которой не одобряемые действия, мысли и эмоции подавляются (" излечиваются ") с помощью псевдомедицинских вмешательств. Таким образом, самоубийства, нетрадиционные религиозные убеждения, расовый фанатизм, несчастье, тревога, застенчивость, сексуальная распущенность, кража в магазинах, азартные игры, переедание, курение, и незаконное употребление наркотиков считаются симптомами или заболеваниями, которые необходимо вылечить.
Как предполагают Майкл Робертсон и Гарри Уолтер, психиатрическая власть практически во всех обществах расширяется по соображениям общественной безопасности, которая, по мнению лидеров СССР, лучше всего поддерживалось подавлением инакомыслия. По словам Гвен Адсхед, британского судебного психотерапевта из больницы Бродмур, вопрос в том, что имеется в виду под горе rd «ненормальный». Очевидно, что ненормальное может быть идентифицировано как «социально неприемлемое». В этом случае социальное и политическое несогласие превращается в симптом по медицинской терминологии и тем самым становится личной проблемой человека, а не социальный вопрос.
По словам российского психиатра Эммануила Гушанского, психиатрия - единственная медицинская специальность, в которой врачу дано право на насилие в интересах пациента. Применение насилия должно основываться на законе о психическом здоровье, должно быть максимально прозрачным и контролироваться представителями интересов лиц, нуждающихся в недобровольном обследовании и лечении. При госпитализации в психиатрическую больницу по неотложным показаниям пациента должны сопровождать его родственники, свидетели или другие лица, уполномоченные контролировать действия врачей и правоохранительных органов. В противном случае психиатрия становится послушной служанкой для административных и государственных органов и лишается медицинской функции. Именно полиция должна приходить на помощь гражданам и отвечать за их безопасность. Только позже, после принятия соответствующих правовых мер социальной защиты, психиатр должен отвечать на запросы правоохранительных и судебных органов, решая вопросы недобровольной госпитализации, вменяемости и т. Д. В России все идет по противоположному. На психиатра возложены карательные функции, он вовлечен в принудительную госпитализацию, государственная машина прячется за его спиной, фактически манипулируя доктором. Полиция неохотно расследует преступления, совершенные душевнобольными. Органы дознания, получив информацию об их заболевании, очень часто прекращают расследование и не доводят его до уровня следственных действий. Таким образом, психиатрия становится прикрытием для отправления правосудия и тем самым служит источником бесправия и стигматизации как психиатров, так и лиц с психическими расстройствами. Таким образом, негативное отношение к психиатрам поддерживается государственной машиной и сопровождается агрессией против врачей, которая усиливается в периоды социальных волнений.
Владимир Буковский, хорошо известный своей борьбой против политических злоупотребление психиатрией в Советском Союзе, пояснил, что использование психиатрии против диссидентов было полезно для КГБ, потому что госпитализация не имела срока окончания, и в результате были случаи, когда диссиденты содержались в психиатрических тюремных больницах в течение 10 или даже 15 лет. «Как только они накачивают вас наркотиками, они могут забыть о вас», - сказал он и добавил: «Я видел людей, которые в основном спали годами».
Президент США Рональд Рейган приписал точка зрения, что «жестокое обращение с советскими диссидентами произошло из-за бюрократической инерции».
По мнению Московской Хельсинкской группы председатель Людмила Алексеева, приписывание психического заболевания видной фигура, выступившая с политическим заявлением или актом, наиболее важным фактором в оценке психиатрии в 1960–1980-е годы. Практика принудительного помещения политических диссидентов в психиатрические учреждения в бывшем СССР и Восточной Европе подорвала доверие к психиатрической практике в этих странах. Когда психиатрическая профессия дискредитируется в одной части мира, психиатрия дискредитируется во всем мире. Психиатрия полностью утратила свою профессиональную основу-за злоупотреблений, направленных на подавление инакомыслия в бывшем СССР, а также в так называемой программе эвтаназии нацистской Германии. Нет никаких возможностей использования психиатрии для социальных норм и политических интересов. «Сейчас психиатрия уязвима, потому что некоторые ее понятия были подвергнуты сомнению, некоторые ее понятия были подвергнуты сомнению, из-за которой были подвергнуты модели психической жизни, границы психической нормы и аномалии утрачены», - говорит директор Московского научно-исследовательского института психиатрии Валерий Краснов, добавляя, что психиатры должны искать новые ориентиры для клинической оценки и новые ориентиры для оправдания старых терапевтических вмешательств.
Как утверждает Эммануил Гушанский, сегодня субъективное отношение к пациенту медицинскому психологу и психиатру носит защитный характер и предотвращает попытки пациента и помочь ему оценить его состояние. Такая позиция связана с постоянным, подсознательным страхом перед психиатрами и психиатрами. Этот страх вызван не только использованием психиатрией, но и постоянным насилием в тоталитарном и посттоталитарном обществе. Психиатрическое насилие и психиатрическое высокомерие как одно из проявлений такого насилия с упором на симптоматологию и биологические причины, игнорируя психологические, экзистенциальные и психодинамические факторы. Гушаинский отмечает, что современная российская психиатрия и структура психиатрической помощи не оказывает воздействия на защиту прав пациента на собственное место в жизни, а на дискредитацию этого права, выявление симптомов и изоляцию пациента.
Психиатр превратился в пугало, прикрепляющее психиатрические ярлыки. Его боятся, ему не доверяют, ему не доверяют тайны своей души, и его просят предоставить только лекарства. Психиатрические ярлыки, или стигмы, распространились широко, что такие вещи, как СМИ, которые не называли бы нелюбимого человека шизо и не обобщали психиатрические оценки К явлениям общественной жизни. Слово психушка вошло в обиход. Все люди, отклоняющиеся от обычных мышления и поведения, объявляются психически больными с одобрительным хихиканьем публики. Неудивительно, что во время такой стигматизации люди с реальными психическими расстройствами боятся огласки, как чумы. Вильнюсский психолог Олег Лапин придерживается той же точки зрения, что политики и пресса навешивают психологические, психиатрические и медицинские ярлыки; он картер, что психиатрия приобрела новый статус нормализации жизни, которой обладает религия. Раньше можно было сказать: вы идете против Бога или Бог с нами; теперь можно сказать: я веду себя разумно, адекватно, а вы так себя не ведете. В 2007 году Александр Дугин, профессор МГУ и советник спикера Государственной Думы Сергей Нарышкин, представил противников Владимир Путин считает себя психически больным, говоря: «Противников политики Путина больше нет, а если они есть, то они психически больны и должны быть отправлены на профилактическое обследование». В Московской областной психиатрической газете 2012 года психиатр Диля Еникеева в нарушении медицинской тайны и эти диагноза истерическое расстройство личности, которое она опубликовала заочно поставила Ксении, ведущего российского телевидения и член политической оппозиции, что Собчак наносит вред обществу.
Роберт ван Форен отметил, что после падения Берлинской стены она стала очевидно, что политическое злоупотребление психиатрией в СССР было лишь верхушкой айсберга, признаком того, что многое другое в основном неверно. Этот гораздо более реалистичный образ советской психиатрии проявился только после того, как советский режим ослабил свою власть над обществом, а потерял контроль над развитием событий и, в конце концов, полностью распался. Это более тяжелее и пострадали многие люди. Миллионы людей подверглись лечению и стигматизации устаревшей биологически ориентированной стационарной психиатрической службы. Условия жизни в клиниках были плохими, иногда даже ужасными, и правонарушениями человека были безудержными. По данным переписи населения 1992 г., смертность больных шизофренией превышала смертность населения в 4–6 раз в возрасте 20–39 лет, в 3–4 раза в возрасте 30–39 лет. лет, в 1,5–2 раза для возраста старше 40 лет (большие значения для женщин).
По словам Роберта ван Ворена, хотя в течение нескольких лет, особенно после распада СССР и в первые годы в период правления Бориса Ельцина позиции советских психиатрических лидеров оказались под угрозой, теперь можно твердо сделать вывод, что им удалось преодолеть бурю и сохранить свои влиятельные позиции. Им также удалось избежать притока современных концепций оказания психиатрической помощи и фундаментального изменения структуры психиатрических служб в России. В целом в России реформаторы психического здоровья оказали наименьшее влияние. Даже реформы, предпринятые в таких местах, как Св. Петербург, Томск и Калининград пошатнулись или были инкапсулированы, поскольку центристская политика при Путине вернула их под контроль.
На протяжении посткоммунистического периода фармацевтическая промышленность в основном была препятствием для реформ. Стремясь изучить опытный рынок бывшего СССР, использовать ситуацию, чтобы сделать профессионалов и услуги полностью зависимыми от их финансового обеспечения, обратили внимание на доступность лекарств, а не на услуги психосоциальной реабилитации, и стимулировать коррупцию внутри страны. в сфере психического здоровья.
На рубеже веков психиатрическая реформа, осуществленная Франко Басалья в Италии, стала известна и была публично объявлена для реализации в России с целью сокращения расходов. Но когда стало ясно, что на реформу нужно еще больше денег, она застряла так же, как реформа армии и многие другие начинания. Россия на десятилетия отстает от стран Европейского Союза по реформе психического здоровья, которая уже реализована или реализуется в них. По словам Гушанского, пока российское общество не осознает необходимость психического здоровья, мы будем жить в атмосфере вражды, недоверия и насилия. Многие считают, что проблемы распространяются не только на психиатрию, но и на общество в целом. Как предполагает Роберт ван Форен, русские хотят, чтобы их соотечественники с психическими расстройствами запирали за пределами города, и не хотят, чтобы они были в обществе. Несмотря на Российский закон о психическом здоровье 1992 г., принудительная психиатрия в России остается нерегулируемой и теми же тенденциями к гипердиагностике и чрезмерной зависимости от стационарной помощи, характерными для советского периода. В Советском Союзе количество коек увеличилось, поскольку психиатрические службы использовались для лечения диссидентов.
В 2005 году в Российской Федерации был один из самых высоких уровней психиатрических коек на душу населения в Европе - 113,2 на 100 000 населения, или более 161 000 коек. В 2014 г. в России было 104,8 койки на 100 000 населения, и было предпринято никаких действий по созданию новых учреждений для оказания амбулаторной помощи. Лица, плохо реагирующие на лечение в диспансерах, могут быть отправлены в течение длительного социального ухода (интернаты), где они действуют на неопределенный срок. Интернаты находятся в ведении областных министерств социальной защиты. К 1999 г. в России было 442 психоневрологических интерната, а к 2013 г. их количество составило 505. В 2007 г. интернаты обеспечили местами около 125 000 человек. В 2013 г. в российских психоневрологических интернатах проживало 146 000 человек, согласно сводным данным Департамента социальной защиты населения РФ. Москвы и Министерство труда и социальной защиты Российской Федерации. Предполагается, что количество коек в интернатах увеличивается с той же скоростью, благодаря чему уменьшается количество коек в психиатрических больницах. Любовь Виноградова из Независимой психиатрической ассоциации России приводит другие цифры в 122091 или 85,5 мест в психоневрологических учреждениях социальной защиты (интернатов) на 100000 населения в 2013 году и говорит, что Россия занимает первое место в европейском списке по количеству мест в этих учреждениях. Виноградова заявляет, что во многих регионах их катастрофически не хватает мест в психоневрологических интернатах, указывает необходимость увеличения количества мест в них и на то, что Независимая психиатрическая ассоциация России форсирует трансинституционализацию - переселение душевнобольных из них. от домов и психиатрических больниц до психоневрологических интернатов.
Один из корпусов Психиатрической больницы им. Павлова в Киеве На пресс-конференции в 2008 году Семен Глузман сообщил, что излишки в Украина больницы для стационарного лечения душевнобольных пережитком тоталитарного коммунистического режима и что в Украине не было эпидемии шизофрении, но каким-то образом в Украине было около 90 крупных психиатрических больниц, включая больницу Павлова, где койки находятся в ее детском отделении. одних было больше, чем во всей Великобритании. В Украине общественное мнение не способствовало защите граждан от возможного повторения преступлений психиатрией. Демонстраций и митингов в поддержку закона о психическом здоровье не проводилось. Но была общественная кампания против цивилизованного закона и противодействия развития психиатрической помощи в стране. Кампания была инициирована и проведена родственниками пациентов психиатрических больниц. Они писали в газеты, кричали в людных местах и вокруг них, вели себя необузданно в кабинете и коридорах. Однажды Глузман увидел в окне троллейбуса группу из 20-30 человек, стоящую у окна Кабинета Министров Украины с красными флагами, портретами Ленина и Сталина и лозунг, грубо написанный на белом картоне: «Уберите глузманскую психиатрию с Украины!» Активисты диссидентского движения, далекие от ностальгии по прошлому, участвовали в акциях против изменений в системе здоровья. Следует помнить, что все эти акции протеста были инициированы номенклатурными психиатрами. Вся украинская психиатрическая система фактически из двух отделений: больницы для лечения острых психических заболеваний и интернат-хосписа для беспомощных «хронических пациентов», не способных жить самостоятельно. А между больницей и интернат-хосписом пустыня. Клинические пациенты, психиатрические больницы, психиатрические больницы. Похожая картина и в интернате. Значительная часть их постоянных клиентов могла бы долго проживать в обществе, несмотря на свои психические заболевания. Они могли вполне комфортно и безопасно жить для себя и других в специальных общежитиях, домах престарелых, «домах на полпути». В Украине нет ничего подобного.
Барак концлагеря, видимый снаружи, относится к типу зданий, в располагаются российские психиатрические больницы 
Барак концлагеря, вид изнутри В советское время психиатрические больницы часто создавались в бывших монастырях, бараках и концлагерях. София Доринская, правозащитница и психиатр, говорит, что видела бывших осужденных, которые остаются там до самой смерти из-за отсутствия дома. Деинституционализация не коснулся многих больниц, и люди все еще умирают внутри них. В 2013 году 70 человек погибли в результате пожара недалеко от Новгорода и Москвы. Условия проживания часто неудовлетворительные, иногда и ужасные: от 12 до 15 пациентов в большой комнате с решетками на окнах, без прикроватных тумб, часто без перегородок, не хватает туалетов. Количество поликлиник, предназначенное для оказания первичной помощи лицам с психическими расстройствами, перестало расти в 2005 году и сократилось до 277 в 2012 году по сравнению с 318 в 2005 году. Стигма, связанная с психическими заболеваниями, находится на уровне ксенофобии. В российском обществе душевнобольные воспринимаются как вредные, бесполезные, неизлечимые и опасные. Социальная стигма поддерживается не только широкой общественностью, но и психиатрами.
Традиционные ценности выдержали попытки западных институтов навязать позитивный образ девиантного поведения. Например, несмотря на исключение гомосексуализма из номенклатуры психических расстройств, 62,5% из 450 опрошенных психиатров в Ростовской области рассматривают его как болезнь, и до трех- четверть считают это безнравственным поведением. Психиатры запрета гей-парадов и использование завуалированных схем увольнения открыто лесбиянок и геев из школ, детских садов и других государственных учреждений. Главный психиатр России Зураб Кекелидзе в интервью 2013 года Дождю говорит, что часть случаев гомосексуализма является психическим расстройством, он возражает против замечания, что Всемирная организация здравоохранения удалила гомосексуализм. из списка психических расстройств, заявив, что это неправда. Независимая психиатрическая ассоциация России в 2005 году постоянно определяла гомосексуализм как психическое расстройство, когда ее президент Савенко выразил общее удивление по поводу предложения Исполнительного комитета Американской психиатрической ассоциации исключить гомосексуализм как психическое расстройство из руководств по психиатрии из-за политического давления со стороны западных НПО и правительств, сослался на предложение антипсихиатрических мероприятий и заявил, что идеологические, социальные и либеральные аргументы в предложении были заменены научными.. В 2014 году Савенко изменил свое мнение о гомосексуализме, и он вместе с Алексеем Переховым поддался давлению и в своей совместной статье критиковал и отнес тенденцию гомосексуализма как психическое расстройство в советском менталитете.
В 1994 г. была организована конференция, посвященная теме злоупотребления психиатрией, в присутствии представителей разных бывших советских республик - России, Беларуси, стран Балтии, Кавказ и некоторые из среднеазиатских республик. сделал доклад о ситуации внутри, где проходило обсуждение, но решение не было принято. Юрий Нуллер рассказал о том, как в России постоянно меняется направление ветра и снова происходит систематическое политическое злоупотребление психиатрией. отрицается и унижается как проблема «гипердиагностики» или «научного разногласия». Особо следует отметить, что Татьяна Дмитриева, тогдашний директор Института Сербского, была сторонницей такого умаления. Это было не так уж и странно, потому что она была близким другом главных архитекторов «политической психиатрии».
В начале 1990-х она произнесла необходимые слова покаяния за политическое злоупотребление психиатрией, которое имело беспрецедентные масштабы. в Советском Союзе за дискредитацию, запугивание и подавление правозащитного движения осуществлялось преимущественно в этом учреждении. Ее слова широко транслировались за рубежом, но внутри страны были опубликованы только в петербургской газете. Однако в своей книге 2001 года «Альянс прав и милоседия» Дмитриева написала, что никаких психиатрических злоупотреблений не было, и уж точно не больше, чем в западных странах. Более того, в книге обвиняет в том, что профессор Владимир Сербский и другие интеллектуалы были неправы, не сотрудничая с полицейским управлением в предотвращении революции и кровопролитий, и что нынешнее поколение неправильно противостоять режиму. В 2007 году Дмитриева утверждала, что практика «карательной психиатрии» была сильно преувеличена, а Институт Сербского не сделал ничего плохого. После этого сотрудника Института Сербского "пациента" Владимира Буковского, который тогда собирался баллотироваться в президенты Российской Федерации, несомненно, "психопатом".
Говоря о Центр Сербского, Юрий Савенко утверждает, что «практически ничего не изменилось. Им не стыдно в институте из-за роли с коммунистами. Это те же люди, и они не хотят извиняться за все свои прошлые действия ». Адвокат соглашается: «Сербский - это не орган медицины. Это орган власти ». По словам правозащитника и бывшего психиатра Софии Доринской, система советской психиатрии не разрушена, Институт Сербского стоит на месте, там работают те же люди, которые работали в советской системе. Она говорит, что у нас есть ситуация, как после поражения фашизма в Германии, когда фашизм официально рухнул, но все правители акров, судьи и все люди остались после фашистского режима.
В своей статье 2002 г., Алан А. Стоун, который в качестве члена группы обследовал Петра Григоренко и в 1979 г. признал его психически здоровым, не принимал во внимание Всемирной психиатрической ассоциации и более поздних признания самих советских психиатров и выдвинули академически ревизионистскую теорию о том, что в бывшем СССР не было политического злоупотребления психиатрией как инструментом против мирного диссидентства. Он утверждал, что психиатры в западных странах пора просмотреть якобы задокументированные рассказы о политическом злоупотреблении психиатрией в СССР в надежде пережить, что советские психиатры больше заслуживают сочувствия, чем осуждения. По словам Стоуна, он считает, что Снежневский был ошибочно осужден критиками. По словам Стоуна, одним из первых выводов советских психиатров, осужденных за неэтичное политическое злоупотребление психиатрией, является то, что революция - величайшее благо для наибольшего числа людей, величайшая часть социальной справедливости и величайшее благо, какое только можно вообразить в мире. двадцатое столетие. С западной точки зрения, этический компас советских психиатров начинает блуждать, когда они на службе этой величайшей милости.
По словам петербургского психиатра Владимира Пшизова, катастрофический фактор для отечественной психиатрии - это то, что те, кто совершили преступление против человечности, им разрешили оставаться на своих позициях, пока они не смогут покинуть этот мир естественным путем. Те, кто сохранили свои позиции и влияние, превратили отечественную психиатрию из политически мотивированной в криминально мотивированную, потому что сфера интересов этой общественности была сведена к производству психофармакологических препаратов и завладению домами этих людей. больной. В советское время все заведующие отделениями психиатрии, все директора научно-исследовательских психиатрических институтов, все главврачи психиатрических больниц были номенклатурами КПСС , оставались до сих пор. У представителя номенклатуры в психиатрии была схема карьеры, которая проста и часто стереотипна: в течение одного-двух лет он бегал на побегушках в качестве резидента, вступающего в партию и становился частью группы. Его младшие коллеги (обычно беспартийные) собрали и обработали материал для его диссертации. Его обзор литературы, особенно в научно-исследовательском институте психиатрии, часто писали пациенты, потому что только они знали иностранные языки, а их товарищи по партии были не до этого, естественная среда обитания не стимулировала изучение иностранного языка.
Роберт ван Ворен также говорит, что российскую психиатрию сейчас угрожают территориальной психиатрии в советские времена. С тех пор психиатрическая система России практически не изменилась. На самом деле мы все еще видим своего рода советскую психиатрию, которая была в конце 1980-х годов. Российские психиатры не имеют доступа к специализированной литературе, изданной в других странах, и не понимают, что такое мировая психиатрия. Подготовка кадров не изменилась, литература недоступна, те же психиатры обучают новых поколений. Те из них, кто знает, что такое мировая психиатрия, и знают, что это не то же самое, что происходит в России, молчат и боятся. Мощное ядро старой номенклатуры в психиатрии было сосредоточено в Москве, и было ясно, что борьба внутри их крепости будет не только сложной, но и пустой тратой времени, энергии и ресурсов, поэтому Global Инициатива по Психиатрии почти все годы избегает Москвы. Вместо этого Глобальная инициатива по психиатрии активное участие в проекте по реформированию службы охраны психического здоровья в Украине, подарила типографию украинской общественности, организовала издательство, помогла напечатать огромное количество медицинской и юридической литературы, распространяемой бесплатно, украинская налоговая полиция обвинила издательство в изготовлении фальшивых долларов, а значительная часть гуманитарной помощи, которую Глобальная инициатива по психиатрии собрала в Нидерландах для украинских психиатрических больниц, была украдена в Киеве.
Многие из нынешних руководителей Представители российской психиатрии, те, кто был использован с истеблишментом в советский период, отказались от своего признания, прочитанного особенно на пользу ВПА в 1989 году, что советская психиатрия систематически использовалась в политических ассамблее. Среди таких руководителей - ученик Снежневского, действующий член РАМН, директор Научного центра психического здоровья и главный психиатр Минздрава РФ. В 2011 году на вопрос, здоровы или больны те, кого обследовали из-за несогласия с властью, Тиганов ответил: «Эти люди страдали вялой шизофренией и находились на психиатрическом учете». По словам Тиганова, ходили слухи, что Снежневский сжалился несогласными и поставил им диагноз, необходимое для помещения в спецбольницу, чтобы спасти их от тюрьмы, но это неправда, он честно выполнял свой медицинский долг. Те же идеи озвучены в интервью 2014 года Анатолием Смулевичем, учеником Снежневского, действительным членом РАМН; он говорит, что Снесневскому приписывают то, что он признал здоровыми больными, этого не произошло и является чистым клеветой, совершенно исключено, что он ставит диагноз здоровому человеку.
В 2007 году Михаил Виноградов, один из ведущих сотрудников Центра Сербского, всячески унизил правозащитное движение советской эпохи и пытался убедить, что все политические диссиденты, побывавшие в его учреждении, действительно психически больны. По его мнению, «сейчас ясно, что все они затрагивают люди». В 2012 году Виноградов сказал то же самое: «Вы говорите о правозащитниках? Большинство из них - просто нездоровые люди, я разговаривал с ними. Что касается генерала-диссидента Григоренко, то я тоже его видел, держал под наблюдением и отмечал странности. его мышления. В конце концов ему разрешили уехать за границу, как вы знаете... Кто? Буковский? Я разговаривал с ним, и он совершенно сумасшедший персонаж. Но ему тоже разрешили выехать за границу! Психологически неспособные люди, вызывающие беспокойство, не могут этого себе позволить. В том же году он начал использовать советский закон о психическом здоровье и сказал, что он «никогда не использовался для политических преследований». Правозащитники, утверждающие, что это действительно так, по словам Виноградова, «не очень психически здоровы».
Российский психиатр Федор Кондратьев только отрицал обвинения в том, что он когда-либо лично участвовал в советских злоупотреблениях психиатрией; он публично заявлен, что сама концепция существования «карательной психиатрии» советской эпохи была не более чем «фантазией [вымысел] тех самых людей, которые теперь защищают тоталитарные секты. Это клевета, которая была [ранее] использовалась в антисоветских целях, но теперь используется в антироссийских целях ». Он говорит, что были попытки использовать психиатрию в политических целях, но не было массового психиатрического террора, он называет утверждение о терроре пропагандистским активистов холодной войны. Как пишет Александр Подрабинек, психиатры карательного предложения, а именно Кондратьев, безразличны к незаконному применению психиатрии, как в советское время, так и сейчас, они не замечают эту публику, позволяя себе игнорировать любые непрофессиональные мнения. В ответ на статью Подрабинека Кондратьев возбудил против Подрабинека иск по статье 152 Гражданского кодекса Российской Федерации о защите чести, достоинства и деловой репутации. По словам Валерия Краснова и Исаака Гуровича, официальные представители психиатрии, причастные к ее политическим злоупотреблениям, никогда не признавали необоснованности своих диагнозов и действий. Отсутствие признания и анализа допущенных ошибок бросало тень на всех психиатров в СССР и, особенно, в России. Как пишет российско-американский историк Георгий Чернявский, после падения коммунистического режима, как бы некоторые психиатры ни опрокидывались назад, с пеной у рта по сей день, заявляет, что их оклеветали, что они не ставили диагнозы-приговоры диссидентам, или что, по крайней Когда эти случаи были единичными и никак не связаны с их личной деятельностью, как бы врачи, если их так называли, ни пытались опровергнуть сотни, если не тысячи реальных фактов, это невозможно.
В 2004 году Савенко заявил, что принятый закон о государственном экспертизе и введение профессии судебно-психиатрического эксперта фактически уничтожили экспертизу и что Центр Сербского превратился в полноправного монополиста судебной экспертизы, он никогда не был при советской власти. Раньше суд мог выбрать любого психиатра в экспертную комиссию, но теперь суд выбирает только экспертное учреждение. Эксперт имеет право участвовать только в комиссии своего эксперта, которая может получить свидетельство о квалификации эксперта только после трех лет работы в государственном экспертном учреждении. Директор Центра им. Сербского Дмитриева лидера страны, отделение судебной психиатрии, единственное в стране и находящееся в ее Центре. Такой монополии еще ни у кого не было.
По словам Савенко, Центр Сербского давно трудился над легализацией своего монопольного положения главного экспертного учреждения страны. Амбиции и вседозволенность, которые из-за близости к власти позволяют Центру Сербского связаться по телефону с судьями и объяснить им, кто есть кто и что является руководством, хотя сами судьи это уже усвоили, - оказалось значительным падением уровня экспертных заключений по многим позициям. Такое падение было неизбежным и предсказуемым в контексте Центра Сербского по устранению противоборства экспертных заключений сторон, а затем по максимальному снижению роли специалиста как рецензента и критика представленного экспертного заключения, а также по легализации положения дел. Любовь Виноградова считает, что правонарушители постоянно участвуют в судебных процессах.
28 мая 2009 г. Юрий Савенко написал тогдашний Президент Российской Федерации Дмитрий Медведев открытое письмо, в котором Савенко просил Медведева внести в Государственную Думу проект Закон, подготовленныйой психиатрической ассоциацией России для решения проблемы резкого падения уровня судебно-психиатрических экспертов, работающих в сфере внутреннего сектора и его растущей национализацией. В открытом письме говорится, что уровень экспертных заключений упал до такой степени, что зачастую дело не только в отсутствии целых разделов отчета, даже как обоснование его выводов, но и не только в грубом противоречии. о своих выводах в описательном разделе отчета, но речь часто идет о заявлении, которое противоречит общепринятым научным терминам, что вызывает сомнения в бескорыстии экспертов. Согласно письму, суды в нарушение процессуальных норм не анализируют заключение экспертизы, ее согласованность и непротиворечивость во всех частях, не проверяют заключения экспертов на их точность, полноту и объективность.
15 июня 2009 года рабочая группа под председательством директора Центра им. Сербского Татьяны Дмитриевой направила в Верховный Суд Российской Федерации совместное заявление, целью которого было обжалование заключений судебно-медицинских экспертов государственных экспертных учреждений. незаконны и запрещают судам принимать иски, поданные на обжалование отчетов. Заключение выдвинутого предложения заключалось в том, что апелляции на экспертных экспертов якобы подавались «без учета объема дела» и что обжаловать заключение экспертизы необходимо «только с приговором». Иными словами, по словам Юрия Савенко, все профессиональные ошибки и упущения преподносятся как неприкосновенные в силу того, что они были прописаны в приговоре. «Это цинизм административного ресурса, цинизм власти», - считает он.
Проект заявления в Верховный Суд РФ рассматривался в статье «Актуальные правовые вопросы, связанные с судебно-психиатрической экспертизой». акцентируя внимание на недопустимости обжалования заключения экспертизы вне зависимости от объема оцениваемого дела. Говоря об обжаловании «отчетов», авторы статьи, по мнению юриста, ошибочно отождествляют отчеты с действиями экспертов (или экспертного учреждения) и обосновывают невозможность «параллельной» экспертизы и оценки действий. экспертов безотносительно к размаху оцениваемого дела. Такой вывод авторов представляется явно ошибочным, поскольку злоупотребление экспертами правами и законными интересами граждан, в том числе участников судебного процесса, конечно же, может быть предметом отдельной апелляции.
Согласно предупреждению, сделанному в 2010 Юрий Савенко на том же съезде проф., автор монографий «Проблема паранойи» (1972) и «Малопрогредиентная шизофрения» (1987), которые способствовали гипердиагностике «вялой шизофрении», снова начал играть ту же роль, что и раньше.. В последнее время под его влиянием терапевты начали широко использовать антидепрессанты и антипсихотики, но часто в неадекватных случаях и в несоответствующих дозах, без консультации с психиатрами. Эта ситуация открыла огромный новый рынок для фармацевтических фирм с их неограниченными возможностями и потоком душевнобольных к терапевтам. Смулевич основывает диагноз продолжительной вялой шизофрении, в частности, на внешности и образе жизни и подчеркивает, что в картине негативных изменений на первый план выходит контраст между сохранением умственной активности (а иногда и довольно высокой работоспособности) и манерностью, необычностью образа жизни. внешний вид и весь образ жизни.
Согласно комментарию Независимой психиатрической ассоциации России к тексту 2007 года доктора Снежневского Владимира Ротштейна, пациентов с иллюзией реформизма в психиатрических стационарах достаточно для принудительное лечение. В 2012 году иллюзия реформизма упоминалась как симптом психического расстройства в психиатрии. Национальное руководство под редакцией Татьяны Дмитриевой, Валерия Краснова, Николая Незнанова, Валентина Семке и Александра Тиганова. В том же году Владимир Пашковский в своей статье сообщил, что из 300 пациентов он диагностировал иллюзию реформы. Как российский социолог Александр Тарасов отмечает, вы будете лечиться в больнице, чтобы вы и все ваши знакомые навсегда узнали, что только такие люди, как Анатолий Чубайс или Герман Греф можно заняться реформированием в нашей стране; и вы страдаете «синдромом судебной тяжбы», если вдобавок написали в столицу жалобы, которые могут быть написаны только надзорным органом или юристом.
По словам доктора юридических наук Владимира Овчинского, региональные различия в судебно-психиатрических экспертах бросаются в глаза. Например, в некоторых регионах России от 8 до 9 процентов всех испытуемых признаны вменяемыми; в других регионах до 75% всех экзаменуемых признаны вменяемыми. В некоторых регионах шизофрениками признаны менее 2 процентов испытуемых; в других регионах до 80 процентов обследуемых объявлены шизофрениками.
В апреле 1995 года Государственная Дума рассмотрела первый проект закона, который учреждает Государственную медицинскую комиссию с психиатром для подтверждения компетенции врача. Президент, премьер-министр и высокопоставленные федеральные политические деятели должны выполнять свои обязанности. В 2002 году украинский психиатр Ада Коротенко заявила, что сегодня был поднят вопрос об использовании психиатрии для сведения политических счетов и установления психиатрического контроля над людьми, борющимися за власть в стране. По ее словам, очевидно, что найдутся сторонники возможности создания такого фильтра, но стоит ли заменять выборы медицинскими заключениями экспертов? В 2003 году Предложение использовать психиатрию для предотвращения и увольнения экспертов лиц с их должностей было поддержано Александром Подрабинеком, автор книги «Карательная медицина», 265-страничной монографии, посвященной политическим использованием психиатрией в Советском Союзе. В случае ненадлежащего поведения в психиатрическом реестре и психиатрической экспертизе в случае ненадлежащего поведения могут быть привлечены те люди, которые стремятся к психиатрическому диспансеру справку. Обеспокоенные проблемы, власти, что Российский закон о психическом здоровье не должен действовать согласно постановлениям высшим должностным лицом и судебным органам на том основании, что они наделены парламентским или судебным иммунитетом.. Психиатр, нарушивший это правило, может быть диплома и приговорен к лишению свободы. В 2011 году российские психиатры снова попытались продвинуть идею о том, что по себе заметное стремление к власти можно отнести к психопатическим симптомам и что есть статистика о 60 процентах нынешних руководителей государств, страдающих различными формами психических отклонений.
Свидетельства злоупотребления психиатрией в политических целях в Советском Союзе были задокументированы в статьях и книгах. Несколько национальных психиатрических ассоциаций изучили эту документацию и отреагировали на нее.
Широко известные источники, в том числе опубликованные и письменные воспоминания психиатрического пациента, передают моральные и физические страдания, пережитые жертвами в специальных психиатрических больницах СССР.
В августе 1969 года Наталья Горбаневская завершила свою книгу «Полдень» о деле Демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади и начала ее распространения. в самиздат. Он был переведен на английский язык и издан под названием «Красная площадь в полдень». Части книги описывают специальные психиатрические больницы и психиатрические экспертизы диссидентов. В книгу входит статья «О специальных психиатрических больницах», написанная Петром Григоренко в 1968 году.
В 1971 году братья-близнецы Жорес Медведев и Рой Медведев опубликовали в Лондоне их совместный отчет о заключении Жореса в психиатрической больнице и советской практике диагностики оппозиционеров как психически больных в Лондоне на английском языке Вопрос о безумии: репрессии со стороны психиатрии в Советском Союзе и на русском языке (Who is Mad? "сумасшедший") издания.
"Репортаж из сумасшедшего дома" Юрия Мальцева, его воспоминания на русском языке ("Репортаж из сумасшедшего дома"), были выпущены нью-йорк издательством "Новым журналом" в 1974 году.
В 1975 г. появилась статья «Мои пять лет в психиатрической больнице» Виктора Файнберга, эмигрировавшего во Францию годом ранее четырех лет пребывания в Ленинградской специальной психиатрической больнице.
В 1976 г., Виктор Некипелов опубликовал в самиздате свою книгу «Институт дураков. Институт Сербского документирует его личный опыт во время двухмесячного экзамена в Институте Сербского в Москве. В 1980 году книга была переведена и издана на английском языке. Книга была впервые опубликована в России в 2005 году.
В Информационном бюллетене Рабочей комиссии по злоупотреблению психиатрией в политических целях были опубликованы различные документы и отчеты., и распространяется в самиздатском журнале Хроника текущих событий. Другими источниками были документы Московской Хельсинкской группы и книги Александра Подрабинека (Карательная медицина, 1979), Анатолия Прокопенко (Безумная психиатрия, 1997, «Безумная психитрия») и Владимира Буковского (Решение в Москве, 1994). К этому можно добавить советскую психиатрию - заблуждения и фантазии Адыенко и Натальи Аликиной («Советская психиатрия. Заблуждения и умысел») и «Казни безумия», 1971 г., г. («Казнимые сумасшествием»).
1972, 1975, 1976, 1984 и 1988 гг. Правительственная типография США опубликовала документы о политическом злоупотреблении психиатрией в Советском Союзе.
С 1987 по 1991 гг. Международная ассоциация Политическое использование психиатрии (IAPUP) опубликовало сорок два тома Документов о политическом злоупотреблении психиатрией в СССР. Сегодня они хранятся Библиотеками Колумбийского университета в архивной коллекции под названием «Записи Хьюман Райтс Вотч: Хельсинки Уотч, 1952–2003 гг., Серия VII: Файлы Криса Панико, 1979–1992 гг., СССР, Психиатрия, Международная ассоциация по вопросам политическое использование психиатрии, вставка 16, папка 5–8 (английская версия) и вставка 16, папка 9–11 (русская версия).
В 1992 г. Британская медицинская ассоциация опубликовала некоторые по этой теме в «Преданная медицина: участие врачей в нарушениях прав человека».
В 1978 году вышла книга «Я возвращаюсь ветру...» («И ветер возвращается....) Владимира Буковского, описывающего диссидентское движение, их борьбу или свободу, методы работы с инакомыслящими и десятки лет, проведенных Буковским в советских трудовых лагерях, тюрьмах и психиатрических больницах, было опубликовано и позже переведено на английский язык под названием To Build Замок: Моя жизнь инакомыслящего.
В 1979 году Леонид Плющ р. опубликовал свою книгу «На карнавале истории» («На карнавале истории»), в которой описал, как его и других диссидентов поместили в психиатрические больницы. В том же году книга была переведена на английский язык под названием Карнавал истории: автобиография диссидента.
В 1980 году вышла книга Юрия Белова «Размышления не только о Сычевке: Рославль 1978» (Размышления не только о Сычовке: Рославль). 1978).
В 1981 году Петр Григоренко опубликовал мемуары «В подполье можно встретить только крыс», в которых рассказывается о его психиатрических обследованиях и госпитализациях. В 1982 году книга была переведена на английский язык под названием «Мемуары».
В 1982 году советский философ Петр Абовин-Егидес опубликовал статью «Паралогизмы полицейской психиатрии и их соотношение с медицинской этикой». к медицинской этике) ».
В 1983 году книга «Предавшие Гиппократа» в переводе с русского на немецкий под названием Gehirnwäsche in Moskau («Промывание мозгов» в Москве) впервые вышла в свет в München и рассказал о психиатрическом заключении его автора по политическим мотивам. В 1984 году книга под оригинальным впервые опубликована на русском языке, на котором изначально была написана книга.
В 1983 году Юрий Ветохин опубликовал свои мемуары Sklonen k Pobegu, переведенные на английский язык, под названием склонен к побегу в 1986 году.
В 1987 году Роберт ван Ворен опубликовал книгу «Корягин: человек», борющийся за человеческое достоинство », рассказывающую о психиатре Анатолии Корягине, который сопротивлялся политическому злоупотреблению психиатрией в Советском Союзе.
В 1988 году Опубликован репортаж Виктора Рафальского из Ниоткуда. В публикации он описал свое пребывание в советских психиатрических больницах.
В 1993 году Валерия Новодворская опубликовала свой сборник произведений «По ту сторону отчаяния», в котором рассказывается о своем пребывании в тюрьме. описана психиатрическая больница в Казани.
В 1996 году Владимир Буковский опубликовал свою книгу «Московский процесс», в котором рассказывается о развитии карательной психиатрии на основе документов, представленных и рассмотрено Политбюро ЦК Коммунистической партии Советского Союза. Книга была переведена на английский язык в 1998 году под названием «С расчетом с Москвой: Нюрнбергский процесс для советских агентов и западных попутчиков».
В 2001 году вышла его книга «ГУЛАГ-2-СН», предисловие которой было написано Анатолий Собчак, освещает репрессивную психиатрию в Советской Армии и рассказывает об издевательствах над Куприяновым на психиатрических факультетах Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова.
в 2002 году, Санкт-Петербург. судебный психиатр опубликовал книгу «Синдром замкнутого пространства», в которой описывается госпитализация Виктора Файнберга.
В 2003 году вышла книга «Моя судьба и моя борба против Психиатров»). Анатолия Серова, до того, как попал в психиатрическую лечебницу, работал ведущим инженером-проектировщиком.
В 2010 году вышла его книга «Побег из рая», в которой он описал, как он и его товарищи были поймали после того, как они заболели, например, пересекли границу между Финляндией и Советским Союзом, находящимися в советских психиатрических больницах и тюрьмах. В своей книге он также описал методы жестокого обращения с заключенными в учреждениях.
В 2012 году жена советского диссидента и верующего Владимира Хайло издала свою книгу «Подвергнутые жестоким преследованиям».
В 2014 г. книга «Жа Жолтой Стеной», бывшего заключенного советских психиатрических больниц, который в своей книге более широкого круг их жителей, чем это обычно делается в литературе.
В 1965 году Валерий Тарсис опубликовал на Западе свою книгу «Палата 7: автобиографический роман», основанную на его собственном опыте в 1963–1964 годах, когда он находился в московской психиатрической больнице имени Кащенко по политическим мотивам. Книга стала первым литературным произведением, посвященным злоупотреблениям советскими властямииатрии.
В 1968 году русский поэт Иосиф Бродский написал Горбунов и Горчаков. Стихотворение на сорок страниц в тринадцати песнях, состоящее из длительных разговоров между двумя пациентами советской психиатрической системы, а также между из них в отдельной и допрашивающими психиатрами. Темы рассматриваются от вкуса капусты, поданной на ужин, до смысла жизни и судьбы России. Поэму перевел на английский Гарри Томас. Опыт, лежащий в основе Горбунова и Горчакова, был сформирован двумя периодами пребывания Бродского в психиатрических учреждениях.
В 1977 году британский драматург Том Стоппард написал пьесу Каждый хороший мальчик заслуживает благосклонности в котором критиковалась советская практика рассмотрения дела диссидентства как формы психического заболевания. Спектакль посвящен Виктору Файнбергу и Владимиру Буковскому, двум советским диссидентам, изгнанным на Запад.
В романе 1983 года Firefox Down Крейга Томаса, захваченный в плен американский пилот Митчелл Гант в психиатрической клинике КГБ, «член с Институтом Сербского», где его накачивают наркотиками и допрашивают, чтобы заставить его раскрыть местонахождение самолета Firefox, который у него есть украдены и вывезены из России.
Использование психиатрии в политических целях в СССР обсуждалось в нескольких телевизионных документальных фильмах:
