Войти
Суд над Альфредом Дрейфусом и вынесение ему приговора послужило поводом для создания Дрейфуса Дело, политический скандал, разделивший Францию в 1890-х и начале 1900-х годов. Это связано с незаконным осуждением за государственную измену Альфреду Дрейфусу, французскому артиллерийскому офицеру эльзасского еврейского происхождения. Дрейфус был приговорен к пожизненному заключению на Острове Дьявола.
. Отчет майора [fr ], представленный 3 декабря, был предвзятым и нелогичным. Он тщетно пытался вывести какое-нибудь доказательство из кучи «возможностей» и бесчисленных инсинуаций. Эдгар Деманж, которого семья Дрейфус избрала своим адвокатом, согласился с этой задачей только при условии, что прочтение документов убедит его в пустоте обвинения. Он был убежден.
Деманж сосредоточился на том, чтобы добиться публичного слушания, пообещав своей честью не поднимать никаких деликатных вопросов, которые могут привести к дипломатическому инциденту. Братья Дрейфуса и некоторые государственные деятели срочно обратились в том же направлении. Однако министр решил, что закрытое слушание было требованием «государственной политики», и объявил об этом приговоре председателю военного трибунала; такое объявление было равносильно приказу.
Vanity Fair зимнее приложение (23 ноября 1899 г.); Карикатура на суд над Дрейфусом.., капитаном Дрейфусом, MM Лабори и Деманж, Генсом Билло, Мерсье, Цурлинден, Гонс и Буаздеффр, Кол Пиккар, ММ Ханото и Кавеньяк и др. Дело началось 19 декабря 1894 г. в тюрьме Черче-Миди и длилось четыре дня. Суд состоял из семи судей, ни один из которых не был артиллеристом. Президент был. С самого начала комиссар правительства потребовал открытого судебного разбирательства. Протесты Деманжа, который пытался заявить о том, что обвинение основано на едином документе, были отклонены президентом, и единогласно было согласовано тайное судебное разбирательство. В зале суда, помимо судей, остались только обвиняемый и его адвокат, префект полиции Луи Лепин и майор Жорж Пикар, на которого была возложена обязанность дать отчет. судопроизводства руководителю аппарата и министру. Дело затянулось без каких-либо инцидентов, достойных упоминания. «Бесцветный» голос Дрейфуса, его несимпатичная внешность и военная корректность ослабляли эффект его настойчивых отрицаний. С другой стороны, «моральные доказательства» не подлежат обсуждению. Дю Пати де Клам запутался в своем описании сцены диктовки. Бертильон представил исправленное и значительно расширенное издание своего отчета. Единственное показание, которое произвело какое-либо впечатление, было показанием майора Генри. После своего первого заявления он попросил отозвать его. Затем громким голосом он заявил, что задолго до прибытия бордро один уважаемый человек (имеется в виду) предупредил разведывательное управление о том, что сотрудник министерства, сотрудник второго бюро предает свою страну. "И этот предатель, вот он!" Он указал пальцем на Дрейфуса. А когда президент спросил его, назвал ли «благородный человек» Дрейфуса, Генри протянул руку к распятию и заявил: «Клянусь!»
Последнее слушание 22 декабря было посвящено обращению прокурора и мольбам Деманжа, который провел три часа, утверждая, что само содержание бордро свидетельствует о том, что это не может быть работой Дрейфуса. В своем ответе Бриссет попросил судей взять свои «лупы». Спокойный слушатель, майор Пикар, считал, что результат очень сомнительный, если только не прибегнет к помощи секретного досье. Это досье было передано, все еще запечатанным, майором Дю Пати (который не знал о содержимом) полковнику Морелю, который немедленно вошел в комнату, где судьи обсуждали дело, и передал его своим коллегам. Воспоминания военных судей по этому поводу довольно расплывчаты, поэтому невозможно достоверно восстановить суть портфеля. Однако известно, что в него входил, по крайней мере, документ "canaille de D..." (банальное начальное слово, которое после телеграммы Паниццарди было абсурдно приписывать Дрейфусу) и что-то вроде военного биография Дрейфуса, основанная, но не идентичная меморандуму Дю Пати, которому было велено согласовать различные документы секретного досье друг с другом. В этой биографии Дрейфус был предателем по рождению, начавшим шпионить, как только он поступил на службу.
Среди других документов секретного досье были фрагменты записки Шварцкоппена со ссылкой на информатора, который делал вид, что берет свои знания из министерства, и, по словам командующего, первая и ложная интерпретация депеши Паниццарди. После оглашения приговора досье было возвращено Мерсье, который разобрал его на части, а позже уничтожил биографическую справку. Но, вопреки инструкциям, майор Генри воссоздал секретное досье, добавил к нему пояснительную записку Дю Пати (последняя была уничтожена Мерсье в 1897 году) и запер его в железном сундуке, где его впоследствии нашел Пикар. Несколько раз (с 1894 года) делались ссылки на второе «сверхсекретное» досье, которое состояло из фотографий документов, украденных из немецкого посольства, а затем переданных ему, а именно, семь писем от Дрейфуса и одно письмо, адресованное быть от императора Германии до графа Мюнстера, по имени Дрейфус. Ни один уважаемый историк не считает, что есть какие-либо доказательства для этого досье.
Дрейфус был единогласно признан виновным. Он был приговорен к пожизненному заключению, которому предшествовала деградация в военной сфере. Услышав это решение, переданное ему секретарем суда, Дрейфус, твердо веривший, что он будет оправдан, был ошеломлен. Его снова отправили в тюрьму и схватили с отчаянием и умолял о револьвере., который не потерял веру в свою невиновность, с большим трудом успокоил его. Однако трогательные письма от жены заставили его принять жизнь, хотя бы как долг перед собственной семьей..
Апелляция Дрейфуса в ревизионный военный суд– - немного больше, чем формальность - было отклонено 31 декабря 1894 года. В тот же день осужденного посетил дю Пати де Клам, которого военный министр послал с миссией заявить Дрейфусу, что если он сделает признание и раскроет природу своего неблагоразумия, он может добиться смягчения своего приговора. Дрейфус ответил, что ему не в чем признаться. Он просил только, чтобы расследование могло быть продолжено, чтобы найти настоящего преступника. Дю Пати, несколько взволнованный, сказал ему, выходя из дому: «Если ты невиновен, ты величайший мученик всех времен». Дрейфус написал министру отчет об этом интервью. Он закончил словами: «Как только я уйду, позвольте им продолжить поиски; это единственное, о чем я прошу».
Альфред Дрейфус с позором уволен, 5 января 1895 года. военная деградация произошла на Марсовом поле 5 января 1895 года. Во время парада «казней» Дрейфус сохранил военную позицию, которая шокировала Некоторые зеваки. Сказав привычные слова, он громко воскликнул: «Вы унижаете невиновного человека! Да здравствует Франция! Да здравствует армия! »Он повторил этот клич, пока дежурный адъютант сдирал с него нашивки и ломал саблю, и снова, проходя перед толпой, звавшей его смерть, и вызвавшими его журналистами Иуда.
Если единогласный приговор семи судей развеял какие-либо общественные сомнения, неоднократные протесты осужденного вернули их к жизни. Было распространено сообщение о том, что он сделал признание. В ожидании парада, запертый, дежурный капитан жандармерии должен был сказать: «Министр знает, что я невиновен; и что, если я отдал какие-либо документы Германии, то только для того, чтобы получить взамен более важные; до истечения трех лет правда станет известна ». Эта история возникла из неясного рассказа Лебрена Рено о своем разговоре с Дрейфусом. На самом деле последний просто рассказал о своей беседе с Дю Пати и опротестовал свою невиновность. Сам Рено в интервью, по словам Дрейфуса, рассказал о происхождении бордо, но не исповедал ни слова. Как бы то ни было, этот треп нервно обеспокоил сотрудников, поскольку привлек к делу посольство Германии. Короче говоря, генерал Гонс посетил Лебрена Рено и поочередно отвел его к генералу Мерсье и президенту республики Казимиру-Перие, который навязывал абсолютное молчание о будущем.
Тем временем ожидались серьезные осложнения с Германией. После заверений Шварцкоппена, а также военного министерства в Берлине, Дрейфус был совершенно неизвестен против них правительство Германии публично протестовало y против заявлений в газетах, которые настаивали на привлечении Германии к делу. Несколько раз после ареста Дрейфуса полуофициальные ноты протеста помещались в различные органы печати; Георг Герберт цу Мюнстер, посол Германии, Ханото отрицал, что Германия принимала какое-либо участие в этом деле. Эти заявления, хотя и были приняты вежливо, вызвали у французского правительства абсолютный скептицизм, поскольку оно знало из положительного источника о происхождении бордеро.
30 ноября в записке агентства Havas были исключены иностранные посольства, но пресса продолжала инкриминировать Германию. В начале декабря Мюнстер по прямому приказу германского императора пригласил Ханото зайти в посольство и повторил свои протесты. За границу распространилось сообщение о том, что Германия потребовала и добилась восстановления документов, устанавливающих вину предателя.
Спровоцированное продолжением этих нападений, посольство Германии включило в «Фигаро» от 26 декабря новое уведомление, формально отрицая, что оно имело «наименьшее количество прямых или косвенных сношений» с Дрейфусом. Поскольку это уведомление также, казалось, имело незначительный эффект или не оказало никакого влияния, 5 января император телеграфировал в Мюнстер, чтобы он лично отправился к Казимиру-Периру и сказал: «Если будет доказано, что посольство Германии никогда не участвовало в деле Дрейфуса, я надеюсь, правительство без колебаний заявит об этом факте ". В противном случае понималось, что посол уедет из Парижа. Эта депеша, переданная Мюнстером Шарлю Дюпюи, временно работавшему в министерстве иностранных дел, имела вид ультиматума.
До этого момента президент республики знал очень мало подробностей этого дела, и Ханото держал его в полном неведении относительно предыдущих сообщений Мюнстера. Но теперь ему показали содержание юридических документов, и, прочитав их, он предоставил Мюнстеру аудиенцию, которую он просил. Считая честность лучшей политикой, он очень откровенно утверждал, что письмо с уголовным преступлением было взято из посольства Германии, но это не важный документ и что ничто не доказывает, что оно было «запрошено».
После передачи дела в Берлин, Мюнстер дал согласие на составление записки агентством Гавас, которое еще раз исключило все посольства из дела и прекратило инцидент 9 января 1895 года. Генерал Огюст Мерсье недолго наслаждался своим триумфом. 15 января под предлогом министерского кризиса, из-за которого его бросили друзья, Казимир-Перир подал в отставку с поста президента республики. Тайны и интриги дела Дрейфуса, по-видимому, ускорили это решение.
Когда съезд собрался для избрания нового президента, были распечатаны бюллетени о выдвижении генерала Мерсье в качестве кандидата. В одной рекламной листовке он даже назван спасителем республики за то, что предатель Дрейфус был осужден, несмотря на все трудности. Однако он получил всего три голоса. Рибо, которому новый президент Феликс Фор поручил сформировать кабинет, не обращался к помощнику, столь скомпрометированному, как Мерсье, и должность военного министра была передана генералу Цурлиндену.
Двумя днями позже, в очень холодную погоду, ночью 17 января, Дрейфус был доставлен из тюрьмы Ла-Санте и доставлен по железной дороге в Ла-Рошель. Оттуда его перевели в военное исправительное учреждение на Иль-де-Ре у западного побережья Франции. Народ, узнав его, последовал за ним, жаждав его крови. Офицер ударил его, но Дрейфус был стоичен, даже сочувствовал своим мучителям, чье негодование против такого предателя, каким он должен был быть, он понимал и разделял. На Иль-де-Ре, как и в Ла-Санте, ему было разрешено несколько раз встречаться с женой, но властям удалось сделать их как можно более короткими и неудобными.
Закон, принятый ad hoc, только что учредил Иль-дю-Салю у Французской Гвианы в качестве места транспортировки для политических преступлений. Он заменил полуостров Дюко (Новая Каледония), где, как было сказано, наблюдение было затруднено. Было высказано предположение, что Дрейфус отомстил за его упорный отказ признаться. В уведомлении, составленном военным министерством для использования его опекунов, он назван «закоренелым злодеем, совершенно недостойным жалости». Вечером 21 февраля его в спешке вывели из камеры и погрузили в Виль-де-Сен-Назер, который переправил его через Атлантику к месту ссылки.
Иль-дю-Салю, где Альфред Дрейфус высадился 15 марта 1895 года, составляет небольшой архипелаг расположен в 27 милях (43 км) от Кайенны, напротив устья Куру. Несмотря на свое название («Салют», здоровье), это был самый нездоровый регион с непрекращающейся жарой, непрерывными дождями в течение пяти месяцев в году и излияниями, исходящими из болотистой земли. Самый маленький остров в группе, Остров Дьявола, который до прибытия Дрейфуса был занят колонией прокаженных, должен был стать его жилищем.
На вершине заброшенной скалы, вдали от нескольких пальм на берегу, для него была построена небольшая хижина площадью четыре кубических ярда (3 м³). День и ночь инспектор стоял у дверей на страже и строго велел ему ни слова не обращаться. В дневное время заключенному разрешалось заниматься физическими упражнениями до заката на небольшом прямоугольном пространстве около двухсот ярдов (180 м) рядом с его хижиной.
Мадам Дрейфус попросила разрешения следовать за своим мужем к месту его ссылки. Формулировка закона, казалось, давала ей на это право. Однако министерство отказалось, заявив, что правила, которым подчинялся осужденный, несовместимы с ее присутствием. Поэтому у Дрейфуса не было компании, кроме тюремщиков.
Губернатор островов проявил некоторую человечность, но главный надзиратель Лебарс, получивший от министра указание применить суровые меры, вышел за рамки его приказов. Дрейфуса плохо кормили, особенно в начале срока изгнания, он был вынужден выполнять всевозможную грязную работу, жил днем среди паразитов и нечистот, а по ночам пребывал в состоянии постоянных галлюцинаций. Дрейфус, как и следовало ожидать, вскоре стал жертвой лихорадки, пока доктор не вмешался и не добился улучшения правил.
Сам Дрейфус, явно убежденный в том, что жить - это его долг, энергично боролся за это. Чтобы поддерживать свои физические силы, он заставлял себя регулярно заниматься спортом. Чтобы его интеллект не притупился, ему присылали книги, которые он читал и перечитывал. Он написал резюме, выучил английский и снова занялся математикой. Чтобы использовать оставшиеся долгие часы досуга, он вел дневник. Он мог вести переписку только со своей семьей и даже с ними мог обращаться только по домашним делам. Его письма, проверенные администрацией, были долгим призывом к справедливости. Иногда он умолял жену пойти, ведя ее детей за руку, умолять о справедливости у президента республики. Он написал сам президенту, Дю Пати и генералу Раулю Ле Мутону де Буаздеффру, не получив никаких ответов.
В конце концов ужасный климат сделал свое дело, его поглотила лихорадка. Он почти потерял дар речи, потому что никогда не использовал ее. Даже его мозг потрачен впустую. 5 мая 1896 г. он записал в своем дневнике: «Мне больше нечего сказать; все одинаково в своей ужасающей жестокости». Его мягкость, покорность и строгое соблюдение всех правил не преминули произвести впечатление на тюремщиков. Некоторые из них считали его невиновным. Никакого наказания за бунт против дисциплины ему не было.
В начале сентября 1896 года английская газета сообщила ложную историю его побега. Этот слух распространил Матьё Дрейфус в надежде встряхнуть неповоротливость общественного мнения и подготовить почву для брошюры Бернара Лазара с требованием нового слушания по делу 1894 года. Слух поднял общественное мнение. Рошфор и Драмон объявили о существовании синдиката, чтобы освободить его, опубликовали некоторую ложную информацию о правилах, которым должен подчиняться осужденный, и подтвердили, что с небольшими деньгами это самое легкое, что можно вообразить, чтобы осуществить его спасение. При этом секретарь колонии Андре Лебон испугался. Не имело значения, что эти рассказы были абсолютно беспочвенными и что заключенный вел безупречный образ жизни. Чтобы быть уверенным вдвойне, он телеграфировал губернатору Гвианы, чтобы он окружил внешнюю границу полигона Дрейфуса прочным забором и поставил часового возле хижины Дрейфуса в дополнение к часовому у двери.
Пока эта работа не была закончена, заключенный день и ночь должен был находиться в своей хижине. Ночью, до дальнейших распоряжений, он должен был быть подвергнут наказанию «двойной пряжкой»: кандалы, к которым ноги заключенного были прикованы и которые затем были жестко прикреплены к его кровати, так что он был приговорен к полной неподвижности или к ужасным пыткам. Этот приказ, варварский и незаконный, строго выполнялся, к не меньшему изумлению Дрейфуса и его надзирателей, в течение двадцати четырех жарких ночей. В течение двух месяцев ему не позволяли выходить из своей омерзительной удушающей лачуги. Когда хижину открыли, ее окружала стена, скрывавшая даже небо. За этой стеной его площадка для упражнений, окруженная деревянным забором высотой более шести футов (1,8 м), была чем-то вроде узкого прохода, из которого он больше не мог видеть море.
Теперь, находясь в полной депрессии, Дрейфус перестал вести дневник 10 сентября 1896 года, написав, что не может предвидеть, в какой день его мозг лопнет. Его семье больше не разрешалось присылать ему книги. Письма его жены пересылались ему в виде копий, а не в ее оригинальном виде. 6 июня 1897 г. ночью был замечен парус и пущены пушки. Дрейфус, пораженный во сне, увидел своих охранников с заряженными винтовками, готовыми застрелить его, если он сделает одно подозрительное движение.
В августе власти установили, что жара и влажность в его душной хижине были действительно невыносимы, и перевели этого человека в новую хижину, большую, чем первая, но столь же мрачную. Рядом была сооружена сигнальная башня, вооруженная пушкой Гочкиса. К счастью для Дрейфуса, его моральная стойкость после временного затмения восстановила свою силу. Письма его жены с января 1898 г., хотя и не содержали подробностей, внушали ему надежду тоном уверенности, в которой нельзя было ошибиться. За эти три ужасных года произошли знаменательные инциденты. В частности, его брат Матье Дрейфус неустанно трудился, чтобы доказать свою невиновность.
