Войти
Шин Чаехо (1880–1936), самый ранний сторонник Корейская националистическая историография Корейская националистическая историография - это способ написания корейской истории, который сосредоточен на корейском минджоке, этнически или расово определено корейской нацией. Такая историография возникла в начале двадцатого века среди корейских интеллектуалов, которые хотели укрепить национальное сознание, чтобы добиться независимости Кореи от японского господства. Ее первым сторонником был журналист и активист за независимость Шин Чаехо (1880–1936). В своей полемике «Новое прочтение истории» (Докса Силлон ), опубликованной в 1908 году, через три года после перехода Кореи под протекторат Японии, Шин провозгласил, что история Кореи - это история корейского минджока., отдельная раса произошла от бога Дангуна, который когда-то контролировал не только Корейский полуостров, но и значительную часть Маньчжурии. Историки-националисты сделали обширные притязания на территорию этих древних «корейских» королевств, по которым можно было судить о нынешнем состоянии минджока.
Шин и другие корейские интеллектуалы, такие как Пак Ын Сик (1859–1925) и Чхве Нам Сон (1890–1957), продолжали развивать эти темы в 1910-е и 1920-е годы. Они отвергли два прежних способа представления прошлого: конфуцианскую историографию ученых-бюрократов Кореи Чосон , которых они обвиняли в увековечении рабского мировоззрение было сосредоточено вокруг Китая, а японская колониальная историография изображала Корею как исторически зависимую и отсталую в культурном отношении.
Труды этих довоенных историков-националистов сформировали послевоенную историографию как Северной, так и Южной Кореи. Несмотря на идеологические различия между двумя режимами, доминирующая историография в обеих странах с 1960-х годов продолжала отражать националистические темы, и это общее историческое мировоззрение является основой для разговоров о корейском объединении. Пытаясь отвергнуть японскую колониальную науку, корейские историки-националисты приняли многие из ее предпосылок. Однако ирредентистские претензии Шина Чаэхо по Маньчжурии не вошли в мейнстрим.
Японское изображение подписания Канхва Договор (1876 г.) между Япония Мэйдзи и Корея Чосон, которые открыли Корею для внешней торговли. Конец XIX века был временем внутренних кризисов и внешних угроз для Кореи Чосон ( 1392–1910). Начиная с 1860-х годов, серия восстаний, вызванных чрезмерным налогообложением и неправильным управлением, угрожала правящей династии, в то время как иностранные державы - в основном западные страны, но также Япония Мэйдзи - использовали военную силу, чтобы попытаться открыть Корею для торговли. Японо-корейский договор 1876 г. открыл три корейских порта для торговли и предоставил японским купцам экстерриториальность в этих портах. Этот неравноправный договор вызвал еще большее иностранное вмешательство, поскольку он превратил Корею в объект соперничества между империалистическими державами. Один из важнейших вопросов заключался в том, была ли Корея суверенным государством или китайской зависимой. Несмотря на статус Чосон как данника Мин (1368–1644), а затем Цин (1644–1911) Китая, что подразумевало отправку миссий дани и ритуально низкое положение корейского короля по отношению к китайскому императору - Корея также могла диктовать как свою внутреннюю, так и внешнюю политику, создавая неоднозначную ситуацию, которая расстраивала западные державы.
Чтобы умиротворить напряженности, Китай и Япония подписали Тяньцзинь (1882 г.), в которой обе стороны согласились не посылать больше войск в Корею. Однако в 1884 году корейские реформаторы при поддержке японской миссии гвардии пытались свергнуть короля Годжона (годы правления 1863–1907), но китайские войска, дислоцированные в Корее, быстро вмешались, чтобы помешать переворот. Десять лет спустя Крестьянское восстание Донгхака вспыхнуло и снова поставило режим Чосон в затруднительное положение. Король Годжонг попросил Китай прислать войска, чтобы помочь подавить его, но Япония, под предлогом того, что хочет защитить свои интересы на полуострове, послала еще больше. В июле 1894 г. японские войска захватили корейского короля и вынудили его создать кабинет, который провел обширные институциональные реформы. Одна из этих реформ заключалась в создании Бюро истории (Pyeonsaguk 編 史 局), которое сыграло свою роль в более поздних спорах по истории. Нападение Японии на китайские войска через несколько дней привело к началу китайско-японской войны, которая велась за то, кто будет контролировать Корейский полуостров. Война закончилась громкой победой Японии, подтвержденной Симоносекским договором (1895 г.), который заставил Китай признать независимость Кореи Чосон. Но побег Кореи из мирового порядка, ориентированного на Китай, просто расчистил путь для японского империалистического господства.
Во второй половине династии Чосон (1392–1897) многие ученые разочаровались в китаецентризме и стали больше осознавать уникальность и независимость Кореи. Это направление стало известно как движение силхак («прагматическое обучение»). Самым важным предвестником подъема националистической историографии до 1895 года было разрушение китаецентризма во время движения силхак.
Несиноцентрические историографические идеи начали возникать в работах ученых (1731–1783), (1731–1786), Пак Джи-вон (1737–1805), Ю Дэук-гонг (1749–1807), (1762–1836) и (李 圭 景, 1788–1856). Хун Тэ Ён опроверг священную идею синоцентризма о том, что Китай превосходит все другие нации, и утверждал, что все нации равны. Современник Хун Чонг Яг-Ён утверждал, что любая нация, выдающаяся в культуре, может определить себя как «центр», и далее утверждал, что, поскольку Корея уже достигла этого уровня культурного развития, ее можно было бы назвать «центром». Он также подчеркнул важность дополнительного образования в корейских текстах, таких как Самгук Саги (XII век), а не в одних только китайских классиках. Пак Джи-вон сетовал на то, что главные корейские историки того времени были привержены неоконфуцианской концепции Чжу Си, которая поместила Китай в центр международной системы. Он представил свежий взгляд на историческую территорию Кореи, простирающуюся за реку Ялу в Маньчжурию. И Гю-гён призвал интеллектуалов написать исчерпывающую историю Кореи в рамках интерпретации независимой национальной идентичности.
Наиболее представительная историографическая работа сильхак - это Сонхо И Ик (1681–1681). 1763) Донгса Гангмок («Основы истории восточной страны»), написанное в неоконфуцианском стиле, но демонстрирует более критический, чем апологетический тон по отношению к ранней династии Чосон и ее основанию. 59>
Современные корейские историки прослеживают корни националистической историографии в движении за независимость Кореи, которое возникло в ответ на рост японского влияния в Корее после победы Японии в китайско-японской войне (1894–1895). Начиная с 1895 года, корейские газеты начали пропагандировать новые способы представления Кореи. В 1896 году Со Чжэ Пиль (1864–1951) и Юн Чи Хо (1864–1945) основали двуязычный (англо-корейский) Тонгнип Синмун ( The Independent), которая была первой корейской газетой, опубликованной на хангыле. Со и Юн, которые познакомились с идеями «нации» и «независимости» во время учебы в Соединенных Штатах, пытались продвигать национальное самосознание среди корейцев, частично через историческое образование. В 1899 году газета перевела на местный корейский эссе «О патриотизме», которое китайский журналист и историк Лян Цичао недавно опубликовал в Японии. Но такие призывы к «корейскому политическому единству и расовой солидарности » в газетах начала века подвергались цензуре японскими колониальными властями. Таким образом, Tongnip Sinmun был вынужден закрыться позже в 1899 году. Японские власти также подавляли частные школы, которые пытались продвигать патриотизм через преподавание корейской истории, языка и обычаев.
Социал-дарвинистские идеи борьбы между расами также были среди новых интеллектуальных течений, влияющих на корейцев в то время. Они были представлены Корее в 1880-х годах интеллектуалами, которые путешествовали или учились в Японии. Их первыми двумя сторонниками были Ю Киль-чун (1856–1914) и Юн Чи-хо (1864–1945), которые оба побывали в Японии весной 1881 года в составе of 's (어윤중, 魚 允 中; 1848–1896) (조사 시찰단, 朝 士 視察團), которую корейский королевский двор направил для наблюдения за реформами Мэйдзи. Юн упомянул идеи о корейской «расе» в редакционных статьях, опубликованных в «Тонгнип Синмун», но этого недостаточно для широкого распространения этих идей. Действительно, до установления японского протектората над Кореей в 1905 году паназиатские придерживались мнения, что корейцы и японцы, как члены «желтой расы», были союзниками в борьбе против «белой расы». "было более заметным в корейских газетах, чем изображения корейцев как расово отличных от японцев.
Традиционная японская историография возникла из слияния западной историографии, как это было предложено немцами. Людвиг Рисс в 1887 году, а также китайская научная традиция доказательного исследования (каочжэн ō или kōshōgaku 考證), которая утвердилась в Японии с периода Эдо (1603–1868). Японская историография Восточной Азии (Tōyōshi) была областью, которой руководил Ширатори Куракичи 白鳥 庫 吉 (1865–1942), которая в целом следовала негативным, востоковедным изображениям Китая и Кореи Западом, при этом классифицируя Японию как отдельную от Азии и Запада, но наравне с Западом. То, что корейские историки называют японской «колониальной историографией», можно проследить до истории Японии Императорского университета Токио 1890 г., «Кокуши ган 國史», который выступал за общее происхождение корейцев и японцев (Nissen dōso -рон). Основываясь на хрониках Кодзики и Нихон Сёки, Кокуши-ган утверждал, что легендарные личности Сусаноо, брат императора Джимму, и Императрица Джингу правила или вторглась в Силлу (Корея). Такие взгляды на историческое подчинение Кореи Японии получили широкое признание в японской науке и стали неотъемлемой частью национальной истории Японии, как это было представлено в других книгах Японии эпохи Мэйдзи (1868–1912), таких как Аналогичные аргументы приводятся в работах Ō «18. Другой темой в японской исторической науке о Корее была отсталость Кореи, что впервые было доказано экономистом Токудзо Фукуда в 1902 году, который сказал, что Чосон был эквивалентом Японии в период Хэйан (794 –1185).
Со времени Японо-корейского договора 1876 г., Японская империя все больше вовлекалась в дела Кореи. После русско-японской войны в 1905 году, открывшей Маньчжурию (северо-восточный Китай) для японской колонизации, Япония начала продвигать идею совместной и неразрывной «маньчжурско-корейской истории» (Mansenshi 滿 鮮史). В этой теории маньчжурско-корейской истории, разработанной Инабой Ивакачи в 1920-х и 1930-х годах, Корея подвергалась различным силам гетерономии в политике и экономике, и поэтому ей не хватало «независимости и оригинальности». Официальное участие империи в корейской историографии началось в 1915 году через офис Чхунчувон. Сайто Макото, японский генерал-губернатор Кореи, преследовал корейских этнических националистов-историков (минджок сахакка), таких как как Шин Чхэ-хо, Чхэ Нам-сон и И Кван-су, в рамках политики "культурного сдерживания" с марта 1-я демонстрация за независимость в 1919 году. Управление образования генерал-губернатора опубликовало 35-томный труд под названием Chōsenjin, в котором утверждалось, что корейцы должны быть ассимилированы с Японией; Японские интеллектуалы предложили переделать корейские имена в японский стиль, чтобы послужить этой цели. В 1922 году генерал-губернатор учредил комитет, который составил 35-томную «Историю Чосона» (Chosenshi). Чосенши в основном состоит из выдержек из китайских, японских и корейских исторических источников и использовался в качестве первоисточника для исторических работ по Корее в японский период. Японские администраторы также исследовали артефакты, представляющие историческую ценность на Корейском полуострове (koseki chosa jigyo 古蹟 調查 事業), и пытались опровергнуть распространенное мнение о дангуне фигуре корейской культуры. Популярным изображением корейцев в японской историографии было изображение садэджуйи, то есть чрезвычайно раболепных по отношению к иностранным державам, особенно Китаю.
Полемист Шин Чаехо (1880–1936) счел и конфуцианскую историографию, и японскую колониальную науку неудовлетворительными по политическим, а не академическим причинам, и предложил вместо этого корейскую «расу» (минджок) в качестве альтернативного объекта анализа.. Шин считал, что корейцы его времени обладали «рабским складом ума» в результате многовековой исторической, политической и культурной зависимости от Китая, и он прописал в качестве лекарства отождествление с корейской нацией и государством, чтобы это сообщество могло быть побужденным к коллективной политической активности.
И в Северной, и в Южной Корее Шин Чаехо считается первым историком, сделавшим корейский этнос центром корейской историографии, корейист Чарльз К. Армстронг отмечает, что Шин «считается отцом современной корейской историографии. Он получил типичное конфуцианское образование, но покинул Чосон и уехал в Китай после договора о аннексии Японии и Кореи в 1910 году. Вдохновленный своими посещениями руин Когурё и горы Пэкду (Чанбай) на китайской стороне границы, он опубликовал корейские националистические трактаты в в изгнании до своей смерти в 1936 году.
Среди новых интеллектуальных течений, влияющих на корейцев во время Японии Это правило, версия социального дарвинизма, провозглашенная китайским историком Лян Цичао, пользовалась влиянием среди националистических журналистов-историков, таких как Шин Чаехо, Чхве Нам- seon и Пак Ын Сик. Лян учил, что мир разделен между экспансионистскими и влиятельными народами, такими как англосаксы и немцы, и теми народами, которые были слабыми и незначительными. Темы борьбы за существование (saengjŏn kyngjaeng), выживания наиболее приспособленных (yangyuk kangsik) и естественного отбора (ch'ŏntaek) вдохновляли не только собственные исторические взгляды Шина, но и корейское «самоусиливающееся движение» (chagang undong), которые работали аналогично в Китае и в Японии. На Шина также оказали влияние «Методы изучения китайской истории» Ляна (Zhongguo lishi yangjiufa, 1922), из которых берут свое начало многие методы Шина. Он написал свою собственную историю Кореи, которая порвала с конфуцианской традицией, поставщиков которой он назвал «слабыми» и оторвался от корейской «мужской» традиции, восходящей к древнему «корейскому» экспансионистскому королевству Когурё. Шин считал, что конфуцианская историография, и особенно историография Ким Бусика и его предполагаемое предубеждение в пользу Силла, подавляют обоснованные корейские претензии на маньчжурскую территорию, которой владел не только Когурё, но Шин задумывался как центральный этап корейской истории и мерило силы минджока. Более того, это был акт написания истории, который заставил корейцев не восстать и снова завоевать Маньчжурию, по словам Шина, в результате чего «великая страна превратилась в маленькую страну, а великий народ стал маленьким народом». Тем не менее, он также критиковал учебники син сачэ после конфуцианцев, которые тем не менее относились к Японии с симпатией, переводили японские исторические труды и отражали японское мировоззрение. Он также критиковал паназиатизм как прикрытие японского экспансионизма и рассматривал Восточную Азию просто как географическую единицу, а не как основу для солидарности. В результате его новая история сосредоточена как на «национальной борьбе», а не на взлете и падении политических династий, и подчеркивает отделение Кореи от Китая и Японии, поскольку он утверждал, что историография «должна способствовать национальному духу и независимости». Соратники-историки Пак Ын Сик (1859–1925), а также пытались исправить «рабскую литературную культуру» (noyejŏk munhwa sasang) янбана, чтобы отразить историческую корейскую предполагаемую военную традицию.
После японской аннексии некоторые корейские интеллектуалы предпочли уйти в жизнь прославления культурного пространства Кореи в прошлом, вместо активного сотрудничества или открытого сопротивления с новыми властями. Чхэ Нам Сон, основатель Ассоциации славной литературы Кореи (Chosŏn Kwangmunhoe), и Пак Ын Сик были представителями новой школы историков, называемых историками-националистами (Minjok sahakka), которые оплакивали упадок династии Чосон и стремились поднять национальное самосознание для достижения независимости Кореи. Несмотря на то, что их называли историками, многие видные деятели движения не имели формального исторического образования, делали крайние заявления, которые «имели мало шансов выдержать суровую проверку объективной исторической критикой», и рассматривали историю как политическое оружие, служащее целям достижение корейской независимости. Шин Чаехо часто пересматривал существующую историю и мифологию, чтобы поддержать свой идеал исторической корейской автономии, и там, где он не мог его найти или где были противоречия, винил в этом «утерянные» или «фальсифицированные» записи, в чем он обвинял Ким Бу. -сик оф. Эти историки предпочли фольклорное Самгук Юса в качествеисточник санкционированному судом Самгук Саги, обвиняя составитель саги в искажении истории Кореи до конфуцианской и садэджуи (про -Китай) заканчивается. Историческое исследование, которое, по его мнению, должно быть беспристрастным, было мотивировано желанием опровергнуть японские кокугаку исследования, которые подчеркивали те периоды, когда Корея находилась под иностранным господством. Среди ученых-националистов Шин предпочел адаптировать методы этой японской учености, включая использование уничижительного экзонима Шина, чтобы унизить Китай. (安 廓), другой корейский националист, перевернул японские исторические образы, например, утверждая, предполагаемая фракционность позднего Чосон была зародышевой современной формы партийной политики. В 1914 году (金 教 獻) написал первую националистическую историю Кореи, от Дангуна до позднего Чосон, под названием «Популярная история бога Тангуна» (Синдан минса 神 檀 民 史). Из-за японской цензуры написание националистических историй было объединено с антиколониальным сопротивлением.
Корейские историки обвиняют японскую колониальную историографию в четырех основных искажениях: отвод ведущей роли китайцам и маньчжурцам. и японские актеры в истории Кореи (t'ayulsŏngron); изображения корейского общества как застойного и даже до феодального (chŏngch'esŏngron); документального подтверждения фракционности в корейской политической культуре (tangp'asŏng-ron); и утверждение общего корейского и японского происхождения (илсон тонжорон), чтобы оправдать японскую колонизацию Кореи. И Ки-байк резюмирует японскую колониальную историографию как проистекающую из допущений «стагнации, неразвития, партикуляризм полуострова, и неоригинальность».
После смерти Шина историки, писавшие в его традиции, будут называться «новыми националистами» (shin minjokchui) движения «корееведение». В 1930-е годы появились альтернативные школы, в том числе марксистская историография и западный научный подход (Чиндан хакхо). Ученые из Чиндан хакхо (Академическое общество Чиндана), в том числе И Пён-до, И Сан Бэк, Ким Сан Ги и Ким Сок Хён, прошли обучение в университетах Японии или в Имперском университете Кейджо в Сеуле и опубликованы в японских журналах, следуя объективным Ранкинским идеям, бросившим вызов японской колониальной историографии. С другой стороны, новых националистов были такие фигуры, как (鄭 寅 普) и (安 在 鴻), у которых было классическое китайское образование, а не на факультете социальных наук в университете в Корее или Японии. Они подчеркивали «независимый дух самости» (хашим) в отличие стиля неоконфуцианской науки и науки западного, которая представляет для Чуна «зависимый дух (ташим)».
капитуляция Японии в конце Второй мировой войны принесла Корее независимость, но полуостров сразу же разделился на идеологически противоположные режимы в Северная и Южная Корея. Вначале историки-марксисты, сосредоточившиеся на классической аналитике, доминировали в исторической литературе на севере, тогда как Сынгман Ри придерживался решительного антикоммунистического правительства (1948 г.) –1960) также сделал понятие минджок важных менее для историографии на юге. В Северной Корее классовый анализ был вытеснен националистическим анализом в 1950-х годах, вскоре после Корейской войны. В Южной Корее Падение режима Ли в 1960 году и антияпонские протесты, вызванные Японией дипломатическими отношениями с в 1965 году, также восстановили минджок в качестве «объединяющие рамки» для развития антиколониальной историографии. «Всепроникающий и интенсивный националистический тон», несмотря на идеологические разногласия между двумя странами. Эта общая историческая точка зрения послужила фоном для отношений Северной Кореи и Южной Кореи, когда это было в июне 2000 года, когда объединение Кореи было историческим императивом <59.>
После обретения независимости в 1945 году «более воинственный» националистический период в северокорейской исторической науке, по сравнению с южнокорейской историографией, позволяет отнести такую науку к категории националистических, а не марксистских.. Северокорейский лидер Ким Ир Сен поручил историкам в качестве пропагандистов прославить подвиги древнего Когурё царства против династии Тан Китая, а также более поздняя антияпонская борьба на северо-востоке Китая (Маньчжурия). Ким был частью Северо-восточной антияпонской объединенной армии, вооруженной Коммунистической партией Китая, членом которой он был, но позже эта история была заменена его непроверяемым заявлением о том, что он имел оборонл «Корейскую народно-революционную армию »(Chosŏn inmin hyŏngmyŏnggun), детали которой поражают сходство с Северо-восточной антияпонской народно-революционной армией, которая действуетл китаец. История северокорейских подвигов Ким Ир Сена в маньчжурском изгнании содержит упущения, неправдоподобия и подделки, а также подтекстовые странствия и спасения (минджока), сравнивают с христианской и греческой мифологией. Согласно Ги-Ук Шину, «кровавый национализм» Ким Чен Ира произошел от идей историков Шин Чаехо, И Кван-су и Чхве Нам-сеон.
Там также есть сходства - хотя и не признаваемые из-за культа личности Кима - между акцентом Кима чучхэ (chuch'e) идеологией самодостаточности и идеологией Шина об "автономном духе" (chuch'e ŭi chŏngsin) и очернение раболепного садэджууи. Именно из этих концепций проистекают межкорейские обвинения и встречные обвинения в «зависимости». Географическое положение правительства Кима в Северной Корее помогло ему продвигать националистические истории с участием Когурё и других маньчжурских государств, чтобы укрепить свою легитимность. Самая авторитетная история в Северной Корее, Chos tn t'ongsa (издание 1977 года) оправдывает непропорциональное отношение к Когурё, особенно по традиционному почитаемым современником Силла, «потому что корейский народ был наиболее сильным при [Когурё] правит ».
Чосон тонгса также бросает вызов традиционному взгляду на «Объединенная Силла » как объединившую Корею, заявляет, что режим только «южная часть национальной земли», и что, объединившись с династией Тан Китаем, она "привлекла иностранных врагов и совершила серьезное преступление перед корейским народом". В результате войны Когурё-Тан, как говорится, Корея «потеряла немалую часть территории из-за агрессоров», имея в виду земли, занятые Балхэ после падения Когурё., хотя Северная Корея считает Балхэ корейцем. С 1950-х годов северокорейская историография отказалась от классового анализа в пользу националистических категорий в соответствии с ведущей идеологией чучхе. До этой северокорейской наука соответствовала марксистской историографии корейской истории, но в 1966 году северокорейский декан историков счел одной полемику о том, как примирить одну историографию с национальной историей, ка к задача, более актуальная для славянам и немцам, чем корейцам. Северокорейская историография стала приобретать более националистические аспекты и сделала Маньчжурию своим географическим центром; и важные исторические противоречия стали разрешаться без дебатов и обсуждений. В отличие от Коммунистического манифеста, который начинается со слов «История всего существовавшего до сих пор - это история классовой борьбы», стандартный текст Северной Кореи по истории гласит: «История человечества - это история борьбы народов. за [автономию или независимость] ". Согласно Чарльзу К. Армстронгу, эта концепция истории больше похожа на концепцию Шин Чаэхо« Я »в сравнении с« не-Я », чем на марксизм.
Это историческое сочинение отрицает влияния китайской цивилизации на Корею и добавление к исправлению древней корейской истории на основе идеологии самообеспечения чучх. В северокорейской историографии современной семьи в основном фигурируют непроверенные утверждения о героических националистических действиях Ким Ир Сена, например, что один из предков Кима возглавил толпу, чтобы сжечь американский военный корабль в 1866 году. В северокорейской историографии это нападение знаменует начало современной корейской истории (kŭndaesa). гора Перу, которая почти всегда сопоставляется с сыном Кима Ким Чен Ира, с 1960-х все чаще фигурирует в северокорейской "мифографии", а с 1970-х - еще быстрее, ассоциируя лидера с Дангун, предполагаемым пр ародителем корейской расы. Тем не менее, он также использовался, чтобы восхвалять реформиста силхака как патриота Севера, потому что Тасан хотел положить конец участию Чосона в системе данников Императорского Китая. Сам Тасан был сторонником «ориентированной на людей» (минбонской) теории истории. В речи 1970 года сына Кима Ким Чен Ира перед Рабочей партией Кореи подчеркивалось, что «мы должны обеспечить, чтобы вещи прошлого были показаны или преподаны нашему народу, чтобы внести свой вклад. к их воспитанию в социалистическом патриотизме »(сахое чуŭи чок аегук чуŭи).
Корейская националистическая историография доминировала в области корееведения в Республика Корея (Южная Корея) с 1945 года. С 1945 до конца 1960-х годов до конца 1960-х годов прошлого века история начала историографии южнокорейского движения за независимость в сторону анализа националистических инцидентов, таких как Движение 1 марта. Тем не менее южнокорейская националистическая историография стремится опровергнуть то, что историк Ли Ки Бэк назвал «колониальным взглядом на корейскую историю», под которым якобы все еще подписываются японские и иностранные науки. Одно из таких «колониальных взглядов» заключено в том, что династия Корё (918–1392) находилась в состоянии застоя, и националистические историки изучали институты Корё, чтобы попытаться опровергнуть доказательства динамизма и изменений. Но статей и монографий о Чосон более чем в два раза больше, чем о Корё, поскольку южнокорейские историки предполагают, что в то время произошел потенциальный фундаментальный необратимый переход от традиционализма к модерну. Это изменение, как говорят историки, сдерживанием различными японскими вторжениями 16 века и окончательной аннексией, которые они винят в социальной нестабильности и вооруженном бандитизме. Ким Чол Чун, писавший в 1970 году, оценил состояние южнокорейской историографии как лишенное «критического духа». В 1978 году националистический историк Кан Мангил бросил вызов существующей периодизации истории Южной Кореи на «колониальный» и «постлиберационный» блоки, вместо этого предлагая охарактеризовать вторую половину 20-го века как одну из «разделение», предшествовавшее начало единого Его атака на "колониальную" корейскую историографию предложила новую "самоопределяющуюся историографию" (chuch'ejŏk sagwan). С 1970-х годов маргинальные элементы южнокорейского исторического сообщества также пытались воскресить Шина. ирредентисты сосредотачиваются на Маньчжурии. Нормализация отношений Китая и Южной Кореи и посещения корейцев в Китае повысили интерес к региону, хотя усилия по «возвращению древних земель», как выразился один ирредентистский автор, маргинальны в публичной сфере.
Официальная история Республики Корея изображает корейский народ в центре его собственного «освобождения» против небольшого нюанса. количество сотрудников, отводящих союзникам во Второй мировой второстепенную роль. Авторитарные правительства в Южной Корее серьезно вмешивались в историческую науку, «усугубляя традиционно конформистский характер установленной науки», наложив табу на такие темы, как популярность коммунизма в Корее 1930-х и 1940-х годов. После демократизации Южной Кореи в 1987 году ученые продолжают публиковать националистические истории, и гегемонистское изображение японского правления как угнетающего корейскую культуру не изменилось, хотя некоторые корейские ученые подвергли сомнению «сотрудничество-сопротивление». «дихотомия. С 1980-х годов до президентства Ким Дэ Чжуна в 1998 году большинство южнокорейских историков коллаборационизма соглашались с идеей о том, что «история страны была похищена» при обретении независимости »кликой прояпонских марионеток», которые были прикрыты Военным правительством США в Корее и Сынгманом Ри из Следственного комитета по борьбе с предателями. Недавние политические кампании, такие как создание президентской комиссии в 2005 году для выявления и опозорения коллаборационистов, сделали национальную историю доминирующей формой историографии. Государство сохраняет за собой самого мощного хранителя исторической памяти в Южной Корее, запустив, например, кампанию в 2010 году, чтобы «вспомнить вместе с людьми гордую историю установления одновременно национального суверенитета, демократии и экономического развития, чего-то уникального в мире», - легитимизирующий рассказ, исключающий историю Корейской войны и корейских демократических активистов против южнокорейского государства. Однако некоторые историки южнокорейских новых правых, такие как Ли Ён Хун, бросают вызов истории, ориентированной на нацию, предлагая историю, ориентированную на государство, которая способствует патриотической гордости (aegukshim, 愛國心) за экономические достижения Южной Кореи, а не за неспособность объединить корейцев. Им Чихён - еще один современный защитник, хотя и другой идеологической основы, «демократизации» (minjuhwa 民主化) историографии путем ее освобождения от парадигмы «монолитной нации». Однако он критически относится к усилиям демократического правительства Южной Кореи примирить (kwagŏ ch'ŏngsan) прошлое государства.
Постколониальные южнокорейские националистические историки также стремились разделить корейцев во время Японскую администрацию разделить на категории корыстных коллаборационистов или самоотверженных националистов. Первым серьезным вызовом поддерживаемой государством националистической историографии стал не кореец, а американец Брюс Камингс, написавший в 1981 году книгу «Истоки корейской войны». Камингс вспоминал, что столкнулся с серьезным сопротивлением его ревизионистской историографии, в том числе, «что простое упоминание идеи о том, что Япония каким-то образом« модернизировала »Корею, вызывает возмущенное отрицание, грубые эмоции и ощущение только что случившегося хаоса, или готовится к совершению ».
В трудах Шин Чаехо обозначены темы для более поздней националистической историографии, включая древность и самобытность корейцев; долгая история корейцев, отражающих «иностранную агрессию»; и изображение корейцев как «неотъемлемой части мировой истории».
Основной целью корейской националистической историографии (минджок саак) в Южной Корее с 1945 года было писать " новая расовая история корейской независимости », которая опровергнет более ранние японские исследования Кореи (Ильчесагван). Идея корейской расы или народа вошла в корейский словарь в конце 1890-х годов со словом минджок. До 19 века, согласно Картеру Эккерту, «почти не было ощущения лояльности к абстрактному понятию« Корея »как нация-государство или к другим жителям полуострова, называемым« корейцами ».
Приход системы национальных государств в Восточную Азию, во в деревне, семье и королю преобладала для обычных людей, в то время как корейские элиты считали себя «космополитическая цивилизация с центром в Китае». внутренней однородности и автономии «пересмотреть концепцию Кореи. внутренней однородности и автономии». В эссе Шин Чаехо 1908 года Докса Силлон («Новый способ чтения истории») Шин приравнял корейскую историю (кукса) к истории корейской нации (минджокса), пытаясь перенаправить лояльность людей к той категории, которая, как он утверждал, всегда существовала в истории. Например, Шин утверждал, что мятеж Мёчхон (1135–1136)) против Кор ё, который был подавлен Ким Бусик как «националистическое» восстание. Мёчхон потребовал, чтобы Корё переехал своей столицей к северу от Сугён (современный Пхеньян) и занять более агрессивную позицию против династий Ляо и Цзинь на севере, которые, по Кима, могут подорвать безопасность государства Корё. Более поздняя работа Шина из Chosŏn sanggo munhwasa показала более критическую оценку первоисточников с использованием методов из археологии, эпиграфики и сравнительной лингвистики и меньше полагаясь на Священное Писание Тэджонгё (поклонение дангуну).
Националистическая историография считает Йемаек начало «единства расы, культуры и государственности на доисторическом Корейском полуострове» с упором на современную культуру Верхнего Сяцзядя (1000–600 гг. До н.э.) и Культуры Нижнего Сяцзядя (2200–1600 гг. До н.э.) в Ляодуне. Следуя японской колониальной парадигме коренного населения, корейская националистическая историография отстаивает все более древнее происхождение корейцев, чтобы доказать корейскую культурную легитимность. Такой поиск «расового происхождения» корейцев отражает японскую концепцию кокутай («национальную сущность»), которая была частью стипендии кокугаку. По мнению Шина, поиск идеального времени в древности был не для того времени, когда был конфуцианский мир и стабильность, как в китайской историографии, когда прославляли императоров Яо и Шунь - но когда корейский минджок контролировал большую часть территории. Ретро-проекция концепций расы и этнических принадлежностей 20-го века на древнюю Корею привела к «сложному нагромождению противоречивых историй, наполненных выдумкой Тан'гун, конкурирующими династическими мифами и гипотетическими вторжениями племен, а также необъяснимыми археологическими данными.. [это] сделало невозможным отличить факты от вымысла в исследованиях древней Кореи ". Национализм проник в основную историческую науку в Южной Корее, что китайские иероглифы, которые до недавнего времени использовались исключительно для написания корейского языка, отнесены к сноскам в академических журналах или полностью исключены. Историческая периодизация в Северной Корее с доказательством «превосходства и развитости» корейской цивилизации путем «отодвигания каждого начала исторического этапа как можно дальше назад».>
Корейская националистическая историография - это связана с «популярной археологией» в Южной Корее, где телевизионные археологи, соревнующиеся за рейтинги, делают все более широкие претензии на пределы древней Кореи. Например, в 1993 г. Korea Daily спонсировала поездку археолога из Университета Йонсей в Улан-Батор, Монголия, где Сон утверждал, что он обнаружи л новую каменную крепость Когурё, которая доказала, что Когурё простирается за пределы Большого Хингана. Корейское искусство бронзового века популярные археологи связывают, например, с искусством скифов, якобы доказывая «прибытие высшей северной расы» на Корейский полуостров. Корейские журналисты и исследователи также регулярно путешествуют по сайтам Шелкового пути в Центральной Азии в поисках «алтайских корней». Чхве Нам-сеон, писавший в территориальной традиции Шин Чхэ-хо, утверждал, что Корея была центром, простирающимся глубоко в Среднюю Азию. Согласно Чо, мир был разделен на индоевропейские, китайские и «паркские» культуры (Purham munhwa kwŏn), последняя из которых была корейской синтоистской -подобная религия, распространившаяся от Черного моря через Каспийское море, Тянь-Шань, Горный Алтай, вниз через Корею, Япония и Окинава. Чой утверждал, что Дангун повсеместно почитается в рамках этой суперкультуры. Однако, согласно Чизуко Аллен, Чой не исследовал местные культуры каких-либо стран, кроме Кореи, Китая и Японии, и основывал эту теорию на фонетическом сходстве географических особенностей. Теория культуры Пурхама Чоя была с тех пор принята активистом за независимость и лидером «движения корееведов».
Примерно в середине династии Чосон, Согласно устоявшемуся мнению историков, корейское происхождение восходит к китайским беженцам, учитывая историю Кореи как историю целого ряда королевств, связанных с Китаем. Таким образом, состояния Хиджа Чосон и Силла были оценены, в то время как состояния Годжосон и Когурё не считались важными. Согласно этой точке зрения, первое государство в Корее, Гиджа Чосон, было основано Джизи в 1122 г. до н.э., который был недовольным китайским советником династии Шан. История о том, как он принес поэзию, музыку, медицину, торговлю и политическую систему на Корейский полуостров, была задумана аналогично предложенному основанию Рима троянским беженцем Эней. Но к 1930-м годам, под влиянием историй Шин Чаехо, история основания корейца Джизи стала менее популярной, чем история Дангуна, сына тигра и медведя - последний распространен в японцах. фольклор - принесшие цивилизацию на Корейский полуостров. Шин и другие историки, пропагандировавшие этот миф, находились под влиянием Тэджонгё, нового религиозного движения, которое поклонялось Дангуну, но критиковало рассказы Дангуна из учебников до аннексии, в которых он изображался как брат японского бога Сусаноо. Для Шина Дангун был и основателем корейского минджока, и первым корейским государством (кук), и, таким образом, необходимой отправной точкой для корейской истории. В ответ на вызов японских ученых Сиратори Куракичи и Дангуна как выдумку автора Самгук Юса националистический историк Чхэ Нам-сеон напал на японскую мифологию как построенные на выдумках.
Сосредоточившись на мифологическом боге, который основал «священную расу» (shinsŏng chongjok), корейская националистическая историография пытается изобразить древнюю Корею как золотой век «богов и героев». где корейские культурные достижения соперничали с достижениями Китая и Японии. Соответственно, Шин Чаехо возвысил Дангуна до того, чтобы он играл ту же роль, что и Желтый Император в Китае, и что Аматэрасу выполняет в Японии. Чхве Нам Сон, согласно его теории культуры Пурхама, ставит Дангун даже выше китайских и японских императоров, потому что эти правители предположительно были шаманскими правителями древней корейской традиции «Пэрк». История Дангуна также подтверждает утверждения о том, что корейскому наследию более 5000 лет. По словам Хён Ир Пая, популярность исследований дангуна «отражает прогрессирующую ультранационалистическую тенденцию в современной корейской исторической и археологической науке». Шин Чаехо назвал гору Чанбайшань (Пэкду по-корейски) на китайско-корейской границе как часть корейского наследия в силу связи с мифическим Дангун. Чанбайшань, однако, уже был заявлен маньчжурами китайской династии Цин с 17 века в качестве мифа о своем происхождении, а также монголами и Горы считаются священными и в китайской культуре. Это националистическое отождествление Чанбайшай / Пэкду с корейцами было закреплено операцией корейского движения за независимость партизан, действующих от китайской границы, и ретроактивно узаконено со ссылкой на историю Годжосона и Balhae заявляет. Связь китайской цивилизации с древней Кореей продолжает подвергаться критике со стороны северокорейских историков, которые утверждают, что история Хиджа Чосон была «злобно искажена феодальным правящим классом, последователями [садэджуи] и крупными людьми». силовые шовинисты ».
корейского этнического национализма основано на идее, что корейцы существовали как единая уникальная гомогенная раса (tan ' il minjok) издревле. В рамках усилий по созданию повествования о корейском происхождении, свободном от «расового загрязнения» со стороны китайцев или японцев, расовые истории корейцев, публикуемые в Корее, обычно начинаются со строки «Корейцы не японцы». В результате наиболее политически корректное предполагаемое происхождение корейцев - из южной Сибири (pukpang-gye), из «Южного моря » или мифологического (как в рассказе о Дангуне). Наиболее влиятельная формулировка этих националистических теорий происхождения - это «История формирования корейской расы» Ким Чон Хака (1964); другие включают Ким Чон Бэ (1976, 1987, 1990), И Ки Бэк (1977, [с И Ки-дон] 1983), Ким Вул-лён (1970, 1986, 1989b), Юн Му Бён (1987), и И Чонг-ук (1993). По словам Шин Чаехо, корейцы были потомками Дангуна, которые слились с народом Пуё (Фую) Маньчжурии и закончили свое развитие в качестве ядра Когурё. people.
В националистической историографии Корея ценится как имеющая местную культуру, отличную от культур Китая и Японии. Свидетельства китайского культурного влияния на корейцев, а также общего происхождения корейцев и японцев осуждаются как «злой заговор» «японской империалистической историографии» (Ilche sagwan) с целью «уничтожить корейский народ» (minjok malsal). Шин Чаехо стремился сделать «Корею» основной, ограниченной единицей истории Восточной Азии, которая, как он полагал, была искажена историками-конфуцианцами, которые измеряли корейцев по шкале между китайцами и варварами. Археологи Северной и Южной Кореи утверждали, вопреки более ранним исследованиям, что Корея пережила культуру бронзового века отдельно от Китая, с артефактами, похожими на те, что в Сибири и Маньчжурии.
Кореей альтернативно изображается в националистической историографии как непрерывно преследуемую на протяжении всей истории Китаем и Японией, но сохраняющуюся морально, расово и в культурном отношении выше их, поскольку они - а в последнее время и западные державы - пытались и «не смогли подавить национальный дух Кореи». Работа Шин Чаехо демонстрирует влияние социального дарвинизма, изображая историю как расовую борьбу между минджоком «Буё» (корейский) и сяньбэй, китайцем, мохэ и чжурчжэнь над территорией. Он пристыдил исторических деятелей, которые сохранили или расширили «корейский» контроль над Маньчжурией, и пристыдил тех, кто этого не сделал, таких как Муёль из Силла. В результате поиск героев первого заставил его Докса Силлон сосредоточиться больше на древней, чем на недавней истории. Различные самоназначения корейцев в борьбе минджок включают «хорошую расу» (sŏnmin) и «избранный или освобожденный народ» (педаль). В постколониальной северной и южнокорейской историографии существует тенденция подчеркивать «превосходство» (ususŏng) и «продвинутость» (sŏnjinsŏng) исторического развития Кореи.
Националистическая историография прославляет различные победы «корейцев» над » иностранцы », включая Войну Когурё-Суй (612), Войну Когурё-Тан (645), Войну Корё-Кидан (1018), корейский Войны чжурчжэней (1107), монгольские вторжения в Корею (1231–73) и японские вторжения в Корею (1592–1598). Соответственно, военные герои, такие как Ылджи Мундок из Когурё - и действительно все генералы Трех современных королевств из Когурё, Пэкче, и Силла - имеют общую «национальную» идентичность корейцев. Однако, по словам Джона Дункана, «крайне маловероятно», что люди этих королевств будут идентифицировать себя с «более крупной,« корейской »общностью, которая выходит за рамки местных границ и лояльности к государству». И Санг-рён, который утверждал, что история «возвышает достоинство страны и способствует патриотизму» (кунгмин чуншин) утверждал, что во время «северной истории» корейцев в Маньчжурии, со времен Дангуна до Балхэ, Сушен (Суксин) и японцы подчинялись Дангуну.
Шин Чаехо также доказывал существование монотеизма в древней Корее, возвышая Корейцев к «развитым» цивилизациям Ближнего Востока ; однако эта теория противоречит другой националистической историографии, которая предлагает шаманизм как древнюю корейскую религию, а также теории почти всех религиозных историков, которые говорят, что корейцы были синкретистами., наиболее цитируемым физическим лицом Кореи. антрополог, утверждал в 1964 году, что корейцы превосходят китайцев и японцев «внешностью, умом, храбростью, ростом и силой» и больше напоминают европейцев, чем «монголоидов », что отражает зацикленность националистической историографии на доисторических расовых принципах. корни. Для Шина основание Кореи таким античным деятелем, как Дангун, доказало, что Корея была более древней, чем Китай; что Дангун колонизировал Китай, доказывая, что Корея превосходит Китай; и что мифические китайские императоры и мудрецы действительно были «корейцами». Шин также переосмыслил «Великий план» (Hungfan chin ch'ou 洪範 九 疇), данный Джизи из Гиджа Чосон, как составленный «человеком [Чосон]», превращение Китая в импортера корейской цивилизации, противоположное традиционному взгляду.
В своей основополагающей работе Докса Силлон, Шин Чаехо переопределил тему корейской национальной истории с только Корейского полуострова как в сторону внешних границ «Маньчжурии », так и в сторону «расово определенной нации» (minjok). Определяя корейскую историю как историю минджока, он мог утверждать, что Когурё, Силла и Пэкче, несмотря на частые войны между собой, были тот же миньок и, следовательно, той же истории ». Однако концепция корейской нации, ограничиваемой реками Ялу и Тюмень, была подкреплена конфуцианскими историями Чосон, которые не придавали легитимности династиям, владевшим такой крайней северной территорией. Шин Чэхо особенно возмущался этим ограничением, считая падение Когурё и потерю «корейского» контроля над его внепениостровной территорией как начало упадка минджока. Он писал: «Когда корейский минджок получает Маньчжурию, корейский минджок становится сильным и процветающим. Когда другой [восточный или северный] минджок получает Маньчжурию... тогда Корея [Хан'гук] входит в этот... [восточный или северный] минджок. сфера власти... Это железное правило, которое не менялось за четыре тысячи лет ", - мнение, с которым согласны многие современные корейцы. В этом причитании Шин нашел общее дело с японскими императорскими историками школы Мансенши, которые хотели изобразить Корейский полуостров и азиатский континент как неразделимые, но с обратной целью - подорвать идеи корейской независимости. Не только Шин, но и его коллега-историк-националист Пак Ын Сик считали Маньчжурию фундаментом, на котором можно построить могущественную «Великую Корею».
В то же время, однако, националистический историография предполагает, что любое государство, населяющее Корейский полуостров, было «корейским»; и что все жители полуострова были неизменно и однородно «корейцами» в течение «5000 лет». Э. Тейлор Аткинс критикует эти предположения как «не менее сомнительные, чем те, которые были предложены японскими колониальными учеными», и как способствующие современным территориальным спорам с Китаем и Японией. Историческое исследование острова Чеджу, Уллындо и скал Лианкур (Токто или Такэсима), соизмеримое с их концепцией корейцев со времен позднего Чосон, послужило своевременным потребности морской обороны.
Во времена династии середины Чосон Пак Джи-вон отрицал тот факт, что династия Хань простирались к югу от Ялу и критиковали Ким Бусика за исключение Балхэ (Бохай по-китайски) в Маньчжурии из истории Кореи, утверждая, что Балхэ были " потомки "Когурё. И Гю-гён утверждал, что исключение Балхэ из корейской истории было «серьезной ошибкой», поскольку «он занимал обширную территорию». Однако в более поздние годы правления Чосон все большее число корейских историков включали Балхэ в корейскую историю, несмотря на признание того, что основателями государства были народ мохэ, которых нельзя было считать корейцами. В 18 веке разделение было таким, что ученые Сонхо И Ик категорически отказались рассматривать Балхэ как часть корейской истории, в то время как и Ю Док-гон полностью включили его. Спустя сто лет, Хан Ch'iyun (韓 致 淪) и Хань Chinsŏ (韓 鎭 書) будет включать в себя Пархэ как равные в корейской истории таких неоспоримому корейских династий, как Силла. Шин Чаехо раскритиковал Самгук Саги за исключение Балхэ и королевства Пуё (китайский язык: Фую, другое маньчжурское государство) из корейской истории. Он истолковал поражение Балхэ от киданей во главе с династией Ляо как причину «половины древних земель нашего предка [Дангуна]... [потери] на протяжении более девятисот лет». Северокорейские ученые - а в последнее время и некоторые на юге - недавно попытались включить историю Балхае как неотъемлемую часть корейской истории, оспаривая точку зрения на Объединенную Силлу как на объединение Кореи. Согласно этому повествованию, Корё было первым объединением Кореи, поскольку Балхэ все еще существовал, занимая бывшую территорию Когурё к северу от Корейского полуострова.
Демонизация японских исторических и археологических находок в Корее как империалистических подделок отчасти обязана открытию этими учеными командования Леланг - которым династия Хань управляла территорией около Пхеньяна - и настаивание на том, что это китайское командование имело большое влияние на развитие корейской цивилизации. До северокорейского вызова было общепризнано, что Леланг был полководцем, основанным императором Ву из Хань после того, как он победил Кочосон в 108 г. до н.э. Чтобы разобраться с гробницами династии Хань, северокорейские ученые переосмыслили их как останки Кочосон или Когурё. Что касается артефактов, которые имеют неоспоримое сходство с найденными в ханьском Китае, они предполагают, что они были ввезены в результате торговли и международных контактов или были подделками, и «никоим образом не должны рассматриваться как основание для отрицания корейских характеристик артефактов. ". Северные корейцы также говорят, что было два леланга, и что хань фактически управлял лелангом на реке Ляо на полуострове Ляодун, в то время как Пхеньян был «независимым корейцем. штат "Леланг, существовавший между II веком до н. э. и III веком нашей эры. Традиционный взгляд на Леланга, по их мнению, был расширен китайскими шовинистами и японскими империалистами.
Шин Чэ-хо опирался на ирредентистов темы из имперской японской историографии, которые выступали за территориальную экспансию, основанную на прошлом контроле. Чтобы оправдать Великую Японию, японский историк Кумэ Кунитакэ раскритиковал понятие Японии как островного государства, предположив, что Япония управляла Кореей и юго-восточным Китаем в прошлом. Историография Шина оправдывала создание Великой Кореи ссылкой на территории, которые Корея предположительно удерживала в прошлом, что Шин имел в виду - из Пэкче : западный Ляодун, Шаньдун, Цзянсу, Чжэцзян, префектура Юэ и прилегающие районы; и из Силла : северо-восток Цзилинь. Он считал, что Unified Silla, Goryeo и Joseon не были настоящими «объединениями» корейского народа, как считалось ранее, а только «полу-» или «полу-» объединения (panp'yonjok t'ongil), с полным объединением, еще не осуществленным со времен Дангуна. Ранее Пак Джи-вон утверждал, что Ляодун и другие территории выше реки Ялу следует считать исторической корейской территорией, иначе Корея потеряет больше территорий. считал, что полуостров Ляодун был "неопровержимо" древней корейской территорией, потому что корейское название Ляодун было Самхан (корейский : 삼한; Ханджа : 三 韓), или «Три корейских государства». Ученые-националисты утверждали, что корейцы владеют Ляодун и его окрестностями, основываясь на китайских династиях История Ляо и История Цзинь. Однако массовое признание притязаний на маньчжурскую территорию в Корее произошло только тогда, когда Японская империя расширилась на север и северо-восток Китая. Колониальные японские ученые, такие как, Сиратори Куракичи, Торий Рюдзо, и заявили, что существует единая «маньчжурско-корейская история» (Мансен-ши).
Южнокорейский Юн Нае-хён предположил в 1985 году, что Годжосон существовал две тысячи лет, начиная с 2333 г. до н.э., от Хэбэя на севере Китая до всей Кореи. Среди важных противников взглядов на Ляодон как на корейцев во время Чосон были: Чон Як-Ён, который утверждал, что Ляодун был «лишним» для естественных речных границ Кореи; и Сонхо И Ик, который считал ирредентизм в отношении Китая «жадными амбициями», которые могут привести к неприятностям в будущем; Против националистических историков 1910 года, оплакивавших «потерю» Маньчжурии и упадок корейского минджока, был голос несогласия. Тэджонгё культ Дангуна написал «исторические сказки» (сахва), которые повлияли на корейскую националистическую историографию 20-го века. Пан- Дунъи пан-северо-восточноазиатские аргументы сахва включали утверждение, что корейская нация включала «не только Корейский полуостров и Маньчжурию, но и северо-восточный Китай», учитывая императоров Шуна, Ляо, Цзинь, Юань и Цин как часть корейской истории. Это расширенное понятие корейской нации было включено в русские учебники истории Кореи, предназначенные для повышения морального духа курсантов, обучающихся в изгнании в Китае. По словам Кима, поскольку все эти народы, возглавлявшие династии, произошли из Маньчжурии - в отличие, скажем, от Джизи из Гиджа Чосон - все они являются потомками Дангуна и, таким образом, являются частью «Северная» ветвь истории корейского минджока. В результате он считал все земли, завоеванные этими народами, в том числе в последнее время «земли хань, Монголия, территорию хуэй, и Тибет "вплоть до Бирмы, входящей в состав корейского минджока. И Санг-рён привел ряд аргументов, общих с Шином, Ким Кёон и Пак Ын Сик: что маньчжурский народ на самом деле был корейцем; что четыре командования Хань находились в Ляодуне, а не на «корейской» территории; и что некоторая часть корейской истории должна быть сосредоточена в Маньчжурии с целью создания большего государства Чосон, включающего эту территорию. Шин утверждал, что «тенденции в географической истории» предвещают будущий корейский контроль над бывшими территориями Когурё, и выступал за корейскую эмиграцию, чтобы «заново осветить» (chunggwang) утерянную историю Дангуна. В результате крестьянских восстаний, голода и поддержки японской империи иммиграция корейцев в Маньчжурию резко возросла с 1860 г. и достигла 400 000 корейцев к 1920 г.; 900000 к 1931 году и более двух миллионов к 1945 году.
Корейская националистическая историография, считающая подчинение Маньчжурии корейскими династиями как славное, столкнулась с современным китайским национализмом, который рассматривает эту территорию как Китайское приграничье (бяньцзян). Китайские историки даже возражают против названия «Маньчжурия», которое вызывает историческую независимость, используемую для оправдания попыток имперских держав отделить эту территорию от Китая. Соответственно, они считают, что имя собственное - «Северо-Восток Китая » (дунбэй). Споры о Когурё около 2002 года отражали националистические настроения как в Китае, так и в Корее, стимулированные государственными учеными и институтами с обеих сторон, которые спорили о том, Когурё следует считать частью китайского или корейского
